— И что ты Федьке ответил?
— Сказал, что денег у меня нет.
— А он?
— Ответил, что его это не волнует. Мол — выплачивай по десять копеек в неделю, тогда он никому не скажет. А нет — сразу к инспектору побежит.
— Не побоится, что его наушником станут считать? Побьют?
— Побить-то побьют, да мне-то от этого не легче, — рассудительно отозвался парнишка. — Мне же в училище всего год остался, а там, глядишь, на пароход поступлю, но не в простые матросы, как батька — Царствие ему Небесное, а в помощники машиниста или механика. А выгонят — куда я пойду? Навигацию закрыли, теперь до следующей весны ждать, а на заводе у Ивана Андреевича рабочих хватает, да еще все боятся — как бы не уволили лишних.
Вот как? Рабочие нашего «градообразующего» предприятия боятся, что их могут уволить? С чего вдруг? Надо у Милютина спросить.
— А другу своему, Анатолию Чистякову, ты говорил? — поинтересовался я. Нет, никаких намеков на то, что шантажисту попросту следовало начистить морду. Двое на одного — нечестно. Я спросил потому, что Анатолий оказал бы другу моральную помощь.
— А че Тоха? Федька сказал, что ежели, я скажу кому-нибудь, так мне придется по двадцать копеек платить. Или — он сразу к инспектору пойдет, и тогда уже и про меня, и про Тоху расскажет.
— Ясно, — кивнул я, поднимаясь из-за стола. Времени у меня уже впритык, а опаздывать не люблю. — Тебе, Алексей, это на будущее хороший урок. Осознал?
— Осознал.
— Осознал, это хорошо. Полоскова, то есть, Полоскина посылай лесом. Если что, говори — деньги я следователю Чернавскому отдал. Хотя… — замешкался я, продумывая верное решение: — Лучше ты так сделай. Ты его завтра же лесом пошли — мол, иди к инспектору, а я тебя после уроков подкараулю (Господи, чему я мальчишку учу?). Но ты его не подкарауливай — не стоит хмыренок того, чтобы его приличные люди били. Пусть Федька идет к инспектору, ябедничает, а когда тебя вызовут, вот тогда и скажешь — мол, деньги нашел, потом встретил Ивана Александровича, а тот меня в свой кабинет привел, и при мне обе десятки в конверт положил, и в шкаф спрятал. Сказал — мол, наведу справки у полиции. Если найдется хозяин — то вернем, а нет — пошлю на какую-нибудь благотворительность. Вон, хотя бы в Благотворительный тюремный комитет… Ежели инспектору не лень, пусть проверяет. А я вашему инспектору — у вас же Потапов Николай Иванович в инспекторах, да? твои слова подтвержу.
— Спасибо, Иван Александрович, — пробормотал парнишка. Кажется, он даже слезу смахнул.
— Но вот что, Алексей Смирнов, — перешел я уже на другой тон — суровый и нравоучительный. — Кража — это нехорошо, некрасиво. Я грех на себя возьму, совру, но ты, как в механики или в помощники машиниста пойдешь, обещай мне, что вот что сделаешь…
— Что сделать? — встрепенулся парнишка.
— Со своего первого жалованья… Ладно, не с первого, первое у тебя небольшое будет, мамке отдашь. Вот, как денег накопишь. Так вот, отправишь двадцать рублей в Череповецкий тюремный комитет, на благотворительность. И не открыто, а тайно. Можешь по почте послать, в конвертике.
Я кивнул официанту, улыбнулся мальчишке и пошел к выходу. Отметил, что все-таки малость опоздаю — минутки на две, на три. Ну, простят, не такое и серьезное опоздание.
А сюжет интересный, точно, использую. И что-то мне еще сегодняшняя встреча с Алексеем подсказала. Какой-то рассказик. Ба, «Союз рыжих»! Пожалуй, что не зря с мальчишкой встретился. А если вдруг отыщется владелец двадцати рублей (кто знает?), так из своих отдам. Я за рассказ больше заработаю.
Глава 21
Семья Милютиных
Кроме меня, на ужине присутствовали родственники Ивана Андреевича. Дочка с мужем, что приходится мне начальником, да брат. Тот самый, с которым Городской голова собирался меня познакомить. Кстати, я до сих пор не знаком с сыновьями Городского головы, но они вечно в разъездах, живут своими домами, а повода пересечься нет.
Василий Андреевич моложе брата на три года, но выглядел так, словно между ними разница не меньше лет семи, если не десяти. Наверное, из-за того, что Милютин-старший пониже, посолиднее, а волосы и борода обильно украшены сединой. Младший же, несмотря на то, что ему тоже за пятьдесят, мог похвастать черными волосами и черной же бородой. В бороде, правда, седина пробивалась, но слегка.
Еще Василий Андреевич отличался немногословием. Таких людей я очень уважаю. Наверное, потому, что сам люблю поболтать, а еще привык быть в центре внимания. Впрочем, «центр внимания» — издержки прежней профессии.
В прихожей меня «мариновать» не стали, а сразу же повели за стол. И правильно, время идет, а яства имеют свойство остывать.
— Иван Андреевич, вы в ближайшее время в столицу не собираетесь? — сразу взял я быка за рога.
— В столицу? — призадумался Милютин. — А вам зачем, если не секрет?
— Наверное, Иван Александрович собирается заказать вам еще одну фарфоровую козочку, — предположил Председатель суда и пояснил: — В нашем суде все изрядно озадачены увлечением господина следователя. В сарайке у него живая коза живет, а в доме — фарфоровые пасутся. А глядя на него и иные начали собирательством увлекаться.
Родственники дружно засмеялись. Даже Василий Андреевич улыбнулся. Промолчу — из-за кого я «подсел» на собирательство козочек, но они и сами должны помнить.
Фарфоровые экспонаты — это прекрасно, но, если за тебя их ищет кто-то другой — неинтересно. Как говорил мой отец (тот, что полковник), в период «застоя», самым тяжким было отсутствие книг. Стояли в очередях, меняли, доставали по блату. Деду было полегче — как директор школы и член райкома КПСС, он имел доступ к дефициту. Вон, то же «черненькое» издание Конан Дойла получал через какой-то распределитель. И журнал «Искатель». «Искатель» до сих пор перечитываю с удовольствием.
Зато сколько счастья, если удавалось раздобыть интересную книгу! Вот мне, допустим, этого счастья не понять. Нужна бумажная книга — полез в Интернет, нашел и купил.
С коллекционированием фарфора гораздо интереснее. Одного боюсь — сейчас увлекся, но вполне себе могу и остынуть. В школе пытался собирать значки и монеты, но бросил. Нет