— Давай, что уж теперь, — усмехнулась Нина Николаевна. — Отдам Авдотье — скажу, лисичка на хвосте принесла, на именины. Она же, как ребенок! Пусть сама в лавку бежит, чего захочет, того и накупит. Зато радости у нее будет!
[1] Уцелеет. Главное кладбище, на котором хоронили первых лиц города исчезнет, а это существует до сих пор.
Глава 12
Никита-Кожемяка
Я сидел в допросной камере полицейского участка и думал — почему бы не поменять стул? В этом помещении провожу немало своего драгоценного времени, а сидеть на качающемся стуле невелико удовольствие. Пусть бы хоть табуретом заменили, что ли. Вспомнил, что еще и в прошлый раз думал об этом, но как закончил допрос, то благополучно забыл. Нет, на этот раз точно скажу Ухтомскому — пора, господин пристав мебель в допросной менять.
Итак, Никита Савельевич Коврижных, 27 лет от роду, православного вероисповедания, холостой, мещанин города Череповца…
— Никита Савельевич, а чем на жизнь зарабатываешь?
— Так это, кожемяка я, кожевенник, то есть…
А мог и сам догадаться. Парнище, сидевший напротив меня, хотя и одет довольно чисто и опрятно, но запах, исходивший от него — убойный. Я даже затрудняюсь сказать, что это за запах такой — не то дохлой кошки, не то каких-то химикалий. В общем, вонючий запах. А мне тут сиди, допрашивай, и терпи. Впрочем, если дышать ртом — то полегче.
Кожевенники в Череповце живут наособицу — на окраине города, у реки Ягорбы. У них там целая слободка — дворов пятнадцать. Если проходить мимо, а ветер дует с востока — хана. Милютин говорил, что некоторые жители требуют, чтобы слободку подальше от города перенесли, на другую сторону реки. Ну да, согласен, пахнет убойно, но как вот взять, да перенести? И без кожи-то как жить? Выделанные шкуры наших кожевенников (понятно, что не мужиков, а живности) дешевле, нежели привозные, а качество, говорят, наилучшее. Не зря же готовые изделия на корню скупают сапожные мастерские «магната» Пятибратова.
— Значит, Никита Савельевич, сегодня вы ударили гирей приказчика Трясунова Семена. Было такое?
— Какой-такой гирей? — возмутился кожевенник. — Кулаком я его вдарил! Если бы гирей — так сразу бы наповал. А он еще живой, в земской больнице. Я ж его сам в больницу-то и отнес.
Сам вдарил, сам же первую помощь и оказал, и в больницу отнес. Значит, умысла на совершение убийства не было, все произошло спонтанно. Что ж, коли помрет приказчик, то на суде зачтется.
— Кулаком? — хмыкнул я, посмотрев на руки парня. Вообще-то, таким кулачищем и без гири можно убить. Но у меня имеются сведения, что она была. — А мещанин Самохин, которому лавка принадлежит, говорит, что гирей.
— Так самого-то купца там не было, — хмыкнул Коврижных. — Откуда он может знать — гирей или кулаком?
Резонно. О гире я со слов городовых знаю, которые с Самохиным разговаривали и самого Никиту задерживали. Сам бы я обязательно эту гирю изъял как орудие преступления. Но мне все равно допрашивать потерпевшего, заодно выясню у медиков, чем ударили. Уж это-то они и без Федышинского определят. Ежели гиря, так схожу, изыму. Даже если ее помыли, для присяжных сойдет.
В принципе, с допроса потерпевшего мне и следовало начинать, но курьер, что прибежал от Ухтомского, доложил, что злоумышленник в участке, потерпевший в больнице, без сознания. Ну, коли без сознания, чего я к нему пойду? Схожу пока в полицейский участок, допрошу злодея. Стоп. Не допрошу, а опрошу, потому что, пока не открыто уголовное дело, следственных действий, вроде допроса, я проводить не имею права. А вот взять объяснение обязан. Потом можно сравнить, сопоставить. Покамест, нужно подобрать ключик к подозреваемому.
— Фамилия у тебя сибирская, — заметил я. — Возможно, предки вместе с Ермаком Сибирь покоряли.
— Точно, ваше благородие, сибирская, — отчего-то обрадовался кожевенник. — Но вы первый это заметили, а то, как услышат в первый раз, спрашивают — не из хохлов ли?
Охотно верю. Меня самого иной раз спрашивают — не из поляков ли я? Замаялся разъяснять, что из русопятых, а фамилию получил из-за предка, служилого дворянина, получившего имение на реке Чернавка.
— Странно, что не знают, — посетовал я вслух. — Ежели фамилия заканчивается на их, или на ых, вроде твоей, так однозначно — из Сибири. Черных, Майорских, Коврижных.
Это для меня просто определить истоки фамилии, но я, все-таки, в прошлой жизни истфак заканчивал и ономастикой увлекался, а здесь все, что не на ин или ев и ов заканчивается, считается нерусским.
— Не, не с Ермаком мы туда пришли, а от патриарха Никона убегали, — сообщил Никита. — Пращуры мои староверами были, а вот прадед от своих откололся, солдатом стал, а потом в России и жить остался, в Череповеси застрял.
Я с уважением посмотрел на кожевенника. Первый раз встречаю человека из простонародья, который бы знал о своих корнях, да еще так глубоко — на двести с лишним лет!
— Так Никита Савельевич, зачем было приказчика бить? — поинтересовался я.
— А что с ним еще-то делать? Сто раз говорено, паразиту — перестань обманывать! В твой гире донышно подпилено, и не фунт в ней, а меньше. Три золотника точно каждый раз уворовываешь!
Фунт у нас 409 грамм, а три золотника, сколько помню — 12 грамм. На первый взгляд — не слишком и много, но с каждого покупателя, так и прилично наберется[1]. Обманывать покупателей продавцы начали с тех пор, как возникли товарно-денежные отношения. При раскопках древних городов мои коллеги находят и подточенные гирьки, и укороченные аршины. Классика.
— Тут ведь что обидно-то, ваше благородие, — горячо заговорил Никита. — Даже не то, что именно с меня за каждую покупку копеечку рвет, а просто обидно, за обман. Да и копеечек жалко, я их сам зарабатываю. Себя кормлю, а еще сестренка вдовая у меня живет, а с нею детишек трое. Я сам иной раз в лавку хожу, а сестренка дома, на хозяйстве. Так вот, соли сегодня брал четыре фунта, да сахару два, а еще муки — пять. И на сколько он меня обвесил?
Да, на сколько он Никиту обвесил? Это же считать