— Так у нас лес под боком, — с удивлением посмотрел на меня Милютин. — Можно бы и сейчас поставить не два лесопильных завода, как сейчас, а все пять, а то и восемь. Только, с доставкой у нас плохо. Возим по Мариинской системе, а она только в период навигации хороша. Вон, в затоне, на Ягорбе, у нас штабеля бревен со сплавов — их еще пилить и пилить. Будет железная дорога, то мы круглый год сможем в столицу и бревна возить, и брус, и обрезную доску. Лесопилки — это работа, а работа — это деньги. Жалованье — это и люди, и все прочее. У меня народ по двадцать да тридцать пять рублей в месяц зарабатывает, а ведь можно и больше. Мужики потянутся, дома поставят. Лесопилка — четыре пилорамы, на каждую по два мастера, да подсобные рабочие. А еще возчики нужны, чтобы бревна подвозить. Даже если не восемь поставим, а только пять, так уже пятьдесят, если не семьдесят работников понадобится. А ведь за каждым семья — жены, дети. А им и жить где-то нужно, и есть, и деток учить. И лавки наши торговцы откроют, и школу наверняка придется еще одну открывать. Леса больше пилить станем, значит, его больше и сплавят. Возможно, судостроительный завод придется расширять.
Молодец Иван Андреевич, правильно мыслит. Сколько рабочих мест создает один промышленный рабочий? Не то четыре, не то пять. Но судя по расчетам Милютина — будет больше. А городской голова продолжил:
— Я уже прикидывал, что придется несколько складов вдоль железной дороги ставить, чтобы бревна поближе было возить. В селе Никольском[1] место для станции хорошее, там и склад поставлю. А когда до Вологды железку доведем — благодать. Я, когда в столице был, наводил справки — бревна наши и в заграницы возьмут. Англичане с французами корабли в Архангельск отправляют за древесиной, а мы поближе. Только, невыгодно круглый лес продавать. Зачем продавать бревно за три рубля, если брус дороже отдать можно?
Я покивал с умным видом. Знаем-знаем, что сырье продавать невыгодно, а обрезная доска или брус — это уже готовая продукция. Ну, почти готовая.
— А вы времени зря не теряли, — похвалил я Ивана Андреевича.
— А как же иначе? — посмотрел на меня городской голова с довольным видом. — У государя императора на приеме я и всего-то полтора часа был, у министров тоже не слишком-то задержался. Все больше со своими собратьями-купцами общался. Очень интересует столичное купечество наши края, если сюда дороги хорошие будут. Мой старый приятель интересуется — а будет ли возможность построить в окрестностях Череповца бумажную фабрику? Бумага нынче большим спросом пользуется.
Бумажная фабрика — это просто замечательно. Правда, результате «технической революции» окрестности Череповца, а еще — реки и прочие водоемы будут загажены, но это издержки производства. Сами загадим, сами потом и убирать будем, а без ущерба для природы прогресса не бывает.
— Эх, Иван Андреевич, если Череповец станет губернским городом, на голову Городского головы — то есть, на вашу, столько хлопот свалится, что нынешние мелочью покажутся, — вздохнул я. — Ладно, губернских чиновников государь сам назначит, но размещать-то вам придется. Казенные учреждения, жилые дома. Это же и губернатору дом построить, и вице-губернатору! А сколько всяких-разных губернских комитетов да отделений? Еще какой-нибудь полк у нас разместят, а то и два. Казармы для солдат строить, штабы, да и прочее.
Но Милютин, вместо того, чтобы расстроиться, радостно всплеснул руками.
— Так это и хорошо! Жилые дома да казенные строения строить— тоже люди нужны. Лес у нас свой, а кирпич мы по железной дороге возить станем. Или — если отыщем в губернии подходящую глину, можно туда железнодорожную ветку проложить, а кирпичный заводик свой поставить.
Ничем Городского голову не проймешь. Ладно, не стану портить ему настроение, напомнив, что и Земство у нас из уездного превратится в Губернское. Да, и уездное-то тоже никуда не денется. Два земских правления — губернское и уездное, многовато. У нас Николай Федорович Румянцев опять отличился — попытался воспользоваться отсутствием Городского головы, чтобы подмять под себя «Общество взаимного страхования имущества», находящегося в ведении Городской управы. Разумеется, не самолично, а через «Общество взаимного кредита уездной земской управы», которым руководит один из сподвижников нашего земского деятеля Козьма Федорович Макаров. Толку от этой организации маловато, потому что денег в Обществе нет, а купцы и мелкие торговцы берут кредиты в Городском банке, который в руках Ивана Андреевича, но амбиций у земцев много. Как по мне — «Общество взаимного кредита» больше напоминает организацию по выдаче микрозаймов — кредиты мизерные, проценты большие, а кому идет прибыль не очень понятно. Официально — на развитие земских учреждений, а реально их никто не контролирует. Я даже удивляюсь — а как вообще находятся люди, берущие в долг десятку, прекрасно зная, что возвращать придется двадцать пять рублей?
Макаров, с подачи Румянцева, разослал череповецким мещанам и купцам «подметные письма» — извещения о срочном созыве собрания, на котором был поставлен вопрос о «передаче Общества взаимного страхованияв руки земства, как главной общественной власти в городе и уезде». Вернее — о слиянии «страховщиков» и «взаимокредиторов».
Как и следовало ожидать, затея Румянцева закончилась пшиком, потому что соединять «микробанк» и страховое учреждение — не самая лучшая затея. На собрание явилось с десяток мещан, о чем-то поговорили, но разошлись, так ничего и не решив. Моя бы воля — провел бы в уездном земстве ревизию, точно, что отыскал бы растраты и неправомерные выплаты, да и открыл бы уголовное дело. Но организация ревизии финансовой деятельности уездного земства не в компетенции судебного следователя. Или попробовать?
Только решил обдумать эту мысль, как позвали к столу.
[1] Ныне поселок Шексна
Глава 8
Дом трудолюбия
Мария Ивановна проводила нас в столовую, где суетилась прислуга, переставлявшая тарелки. Иван Андреевич, привычно усаживаясь на правую руку, кивнул на пустое место во главе стола, где полагалось сидеть хозяину дома — моему начальнику и зятю городского головы:
— Приболел?
— Заснул, — сообщила Мария Ивановна и вздохнула: — Ночью почти не спал, но на службу вышел, а как вернулся, то слег. Попросил прощения — мол, начинайте без него, пусть потом горничная разбудит. А я подумала — заснул, так и пусть спит.
Мы с Милютиным