Иногда он сам не понимал, как оказался здесь, ведь, казалось, ещё вчера он был там, в той деревне, и чей-то звонкий, но нежный голос окликал его сквозь летний зной: «Bonjour, Monsieur le chasseur!» («Здравствуйте, господин охотник!»).
И он болезненно улыбался и мял в нервных пальцах алый шарф из гладкой прохладной материи.
***
Это был очередной многоквартирный дом, куда Санёк пришёл вместе с участковым инспектором, Настей Окуневой, стажёром из прокуратуры, и ещё одним милиционером.
В просторную комнату, служившую красным уголком для жильцов дома, набилось слишком много народа в мокрой одежде и раскисшей от снега обуви. И несмотря на то, что тут было не жарко, воздуха явно не хватало. Санёк опять вздохнул и расстегнул на груди пальто. Стащил кепку и размотал шарф. Душно тут и пахнет пылью, потными, нечистыми телами, а ещё – вчерашними щами и пригорелой кашей. Санёк потёр переносицу и шмыгнул носом: проклятый насморк никак не хотел полностью проходить.
Впрочем, в доме, где располагалась его комната, пахло точно так же. Повезло ещё, что улица, на которой он жил, была на другой стороне реки, которая делила N-ск на две половины. Рабочая слобода – и «чистые» кварталы. Так было ещё до революции, почти так и осталось сейчас. Только публика, живущая в «рабочих» и «чистых» кварталах, несколько смешалась, ассимилировалась.
Это был не первый дом, куда они пришли с разъяснительной беседой, не первый красный уголок. Но почему-то именно в этом доме выглядел он наиболее уныло.
Слой пыли ровно покрывал и стол, застланный куском красной материи, и подоконники, на которых стояли несколько горшков с засохшими цикламенами, и даже на золочёных рамках портретов двух вождей можно было при желании пальцем рисовать.
Видимо, управдом в этом жилищном товариществе совсем культурной жизнью граждан не занимался.
Санёк огляделся по сторонам. Жаль, никто не мог слышать его мыслей. Потому что Санёк мог по праву ими гордиться. На областных курсах коммунистов-журналистов он блистал богатым словарным запасом и умением строить необычные заковыристые фразы. Жаль, не учили пока газетному делу в университетах, хотя бы в той же Москве. Он бы обязательно поехал, но не дошли пока руки у партии до журналистов. Хотя, говорят, в Воронеже собирались факультет журналистики открыть. Или в Орле… Но лучше бы всё же в Москве или Ленинграде!
Санёк повозился, пытаясь удобнее устроиться на жёстком стуле, и прислушался к тому, что говорил участковый инспектор. Тот довольно косноязычно пытался объяснить товарищам женщинам, почему не стоит носить красные платки и ходить поодиночке в тёмное время суток.
Женщины слушали милиционера вполуха, переговаривались между собой, шумно двигали стулья и, кажется, совсем не воспринимали всерьёз это собрание. Санёк вздохнул и почесал нос. Милиционера было жалко. Сам бы Санёк сейчас развернулся, он бы мог, он умел зажечь людей, но… Редактор чётко сказал ему, когда отправлял на это задание:
– Ты только наблюдатель. Не лезь куда не просят, не выступай. Поскольку в этот раз мы заказ милиции выполняем, то строго следуем инструкциям.
Но помочь очень хотелось, вот и рвалась душа Санька на две половинки.
– Товарищи женщины! – звонкий и громкий голос заставил всех присутствующих замолчать и повернуть головы в сторону стола, за которым сидели милиционеры.
Санёк тоже встрепенулся и весь обратился в слух. Перед жильцами стояла Настя Окунева. Хотелось сравнить её с языком живого пламени, потому что всё в ней горело и искрилось. И алые щёки, и необыкновенные фиалковые глаза, даже в пшеничных волосах плясали задорные блики от тусклой электрической лампочки. Честно говоря, он бы с удовольствием слушал даже таблицу умножения, вздумай её декламировать вслух Настя. Слушал бы и любовался. Но Настя, смущённо комкая в тонких пальцах углы пуховой шали, наброшенной поверх расстёгнутой шубки, увлечённо, хоть и немного сбивчиво говорила, обращаясь к сидящим в комнате женщинам:
– Послушайте. Мы ведь такие же люди, как и мужчины. Тоже строим светлое будущее. Но вот нашёлся враг, который вздумал показать нам, что мы слабые и никчемные. Он хочет заставить нас бояться. Заставить перестать быть собой. И враг он не только наш, но и всей советской власти. Ему ненавистен красный цвет, цвет нашего знамени. Так давайте все вместе не дадим ему надругаться над ним! Спрячем наши косынки и шарфы от него. Объединимся с нашими дорогими товарищами мужчинами. Дадим отпор этому упырю в человеческом обличии! – Настя решительно взмахнула маленьким острым кулачком.
Женщины больше не возились и не переговаривались, они внимательно слушали её.
– Объединиться – это хорошо, – насмешливо ответила Насте одна из гражданок, – только долго ли нам по углам прятаться? Скоро ли наши доблестные органы душегуба поймают?
Санёк зло глянул на говорившую и мстительно подумал, рассматривая пергидрольные волосы щекастой девчонки лет двадцати пяти: «Ну, тебе бояться не стоит. Потрошитель на твою солому точно не клюнет».
– Его ловят лучшие люди. Настоящие специалисты своего дела! – Настя вздёрнула подбородок, вдохновенно глядя поверх голов собравшихся.
А пергидрольная девчонка всё не унималась:
– Видела я этих специалистов. Ничего такие. Особенно блондинчик в бобровой шубе. Вот с ним бы я точно объединилась!
В комнате раздался дружный смех, а немолодая женщина с быстрыми карими глазами ехидно бросила пергидрольной девице:
– Да куда тебе тот блондинчик?! Не лезь со своим рылом-то да в калашный ряд!
– Тихо, тихо, гражданки женщины! – призвал расшумевшуюся аудиторию к порядку участковый инспектор. – Всё правильно вам товарищ Окунева сказала. Если не послушаетесь нас, то погибнете от рук убийцы, а это, считайте, как лить воду на мельницу врагов советской власти!
Ответом ему был новый взрыв смеха.
Санёк смотрел на Настю и думал о том, какая же она всё же хорошая девушка. И красивая, и умная. Повезло ему с ней в одну группу попасть. Двух зайцев посчастливилось убить. И материал для статьи собрать, и приятное общение с товарищем стажёром получить.
Правда, в первый же вечер, когда проводил вместе с милиционерами Настю в отдел, с удивлением отметил он одну странность. Как только зашли они в кабинет, Настя сразу из живой и бойкой девушки превратилась в деревянную куклу с механическими движениями и глупо хлопающими глазами, которая и двух слов