Последним выходил Коля, и я поманил его пальцем. Затем достал из кармана драгоценный камушек.
— Держи, Коля, — и я вложил его весьма удивленному парню в руку. — За службу. Только не потрать в одном месте. Понял?
Удивленно посмотрев на меня, парень перевел глаза на камень. Потом снова на меня.
— Ааа…
— Будешь мне так же верен, получишь еще, — кивнул я. — Ты и твои парни очень помогаете мне.
Сжав камешек в кулаке, Коля кивнул и молча покинул помещение.
— Кажется, ты его испугал, — раздался писклявый голосок у меня над головой. Иван ползал по потолку. — Он, поди, ни разу в жизни не видел такую драгоценность даже близко.
— Скоро подержит еще, и много. За верность нужно благодарить.
Улегшись в кровать, я пригляделся к голове. Тут, в полумраке, Олаф выглядел довольно жутковато — не для меня, конечно, но кто-нибудь более впечатлительный вряд ли согласился бы ночевать с таким соседом.
Занимала эта голова почти весь стол, а значит, весь памятник был немаленьких размеров. Интересно, кто при всем культе личности Короля осмелился выкинуть его на свалку?
— Кто угодно, — снова заговорил Иван. Кажется, я начинаю говорить сам с собой. — Дедушку далеко не все любили, а его культ это скорее официальная традиция.
Я покачал головой.
— Скажи это Инквизиции, которая за три дня вытрясла половину города. Нужно быть довольно смелым, чтобы выбросить на свалку памятник во время операций Домны.
— Или же, кто-то воспользовался операциями, чтобы выкинуть опостылевший памятник?
— Плевать, — ухмыльнулся я и, подняв ногу, пнул голову прямо в нос. Слетела она с исполинским грохотом. — Спи спокойно, дружище. Завтра тебе предстоит немного поплавиться в тигле. Надеюсь, ты не боишься жара?
— Чувак… — протянул Иван. — Это всего лишь бронзовая голова. А тебе бы пора забыть дедушку. Он уже умер, в конце концов.
— А должен был умереть в муках!
Иван рассмеялся.
— Думаешь, за прошедшие годы он не страдал? Старость не радость, а все эти интриги, постоянный страх наемных убийц, отравителей и все такое прочее, чем отличается королевская власть — то еще бремя. Да и к тому же всем известно, что бабушка его никогда не любила. На официальных приемах, да, они держались за руки, но слухи об их «личной жизни» ходили всегда. Ее просто не было. Они и жили в разных местах. Грустно это…
— Что?
— Ну… прожить целый век с человеком, который тебя ненавидит. Мне всегда было жаль дедушку.
— Он это заслужил. К тому же, этот твой бедолага, прожив целый век, как-то не спешил отречься от власти.
— А у него был выбор?
— Выбор есть всегда. А Олаф просто любил власть, пусть и номинальную. Вот ты, Иван, скажешь, не хотел бы надеть на себя корону?
— Я-то? Посмотри на Марьяну, она хочет?
— Марьяна еще ребенок. Вот вырастет, понаберется ума…
— И сбежит из этого города как можно дальше! — хохотнул Иван, разминая крылышки. — Знаешь, я читал в одной книжке, как какой-то император под старость лет уехал в деревню выращивать капусту. Мол, мне это ваше правление не осточертело…
— Ты? Читал в книжке? — фыркнул я. — Мне думалось, что ты вообще не умеешь читать.
Обидевшись, Иван зажужжал у меня над лицом.
— А вот как сяду!..
— И превратишься в мокрое пятно на стене, — сказал я и, набрав в грудь побольше воздуха, дунул на эту надоедливую букашку.
Иван с визгом улетел в угол. Отскочив от стены, упал на стол, где только что лежала голова, и забил лапками в воздухе. Я хохотнул — выглядело забавно.
— Вот теперь я точно ужалю тебя! — воскликнул шмель, вспорхнув в воздух. — Только усни!
А вот это звучало как угроза. Снова превращаться в распухшую дыню мне совсем не улыбалось.
— Ладно, я пошутил. Почему ты вообще еще со мной? Ты получил новое тело — лети себе в поле и опыляй цветы.
— Ты. Называешь. Это. ТЕЛОМ⁈
И шмель зажужжал вдвое активней.
— Все такое большое, а я такой маленький! Я не могу даже открыть дверь, когда захочу. Люди, и особенно девушки, пугаются меня. Стоит мне залететь в какую-нибудь комнату, как поднимается лютая паника. Да меня даже Инквизиторы боятся.
— А вот это скорее плюс…
Я задумался. В целом, чем-то напоминает мой прежний облик. Меня тоже боялись до дрожи в коленях.
— Ага, как же! А как тебе такое: за минувшие дни, я был на грани смерти целых шесть раз. И пять из них меня пытались поймать воробьи. Раньше я думал — какие милые созданья, а сейчас…
— … А сейчас ты можешь летать, — вздохнул я. — Я бы все, что угодно отдал за возможность подняться в воздух. И летать… Могло быть и хуже, Иван. Ты мог бы получить человеческое тело и снова влачить свое жалкое бессмысленное существование. А теперь у тебя есть цель.
— Да⁈ Какая же?
— Опылять цветы. Летать, пугать людей, приставать к пчелам, или чем там еще занимаются шмели? Вот и занимайся этим на здоровье, и не мешай мне спать, — сказал я, зевнув и перевернулся на другой бок. — Спокойной ночи.
Шмель еще долго жужжал где-то у окна, но потом все же унялся.
Проснувшись посреди ночи, я ощутил на себе взгляд, и довольно долго не мог понять, кто и самое главное, откуда на меня смотрят. И тут я увидел Олафа — голова лежала под столом и сверлила меня своими пустыми глазами навыкате. Отчего мне стало даже немного жутковато.
— Ты чего не спишь? — шикнул я и, стащив со стола скатерть, швырнул в голову. — Спать, я сказал!
Отвернувшись, сомкнул глаза, однако уснуть удалось далеко не сразу. Взгляд никуда не девался.
* * *
Наутро, стоило Силантию снова открыть свой пункт обмена, внезапно встал вопрос денег — медь по-прежнему несли с завидным упорством, а вот платить за нее оказалось почти нечем.
— Я еще продержусь до обеда, Иван, — сказал Силантий. — Но вот потом придется закрываться. Деньги почти закончились.
Проверив карманы, я обнаружил, что расписные бумажки и впрямь вот-вот закончатся.
— Нужно