Вокруг в полумраке за их спинами шумели, собираясь в поход, мужчины, но этот шум не проникал в тихий разговор женщин.
Высоко под потолок, к черным балкам, уходили котловые цепи, туда же уходил дым с запахом незнакомых Инги трав. Руна, сев на хозяйское место, поманила его рукой. Инги, не желая сидеть среди женщин, остался на ногах, держа шлем под левой рукой и уперев в пол древко копья, зажатое в правой. Кольчуга непривычно давила на плечи.
– Мать твоя Гудрун радуется, глядя на тебя, хотя и не может проводить в поход, зато все женщины здесь будут молить хранителей о тебе…
Женщины смотрели на Инги без улыбки. Гордая Илма добавила:
– Руна беспокоится, что в этом походе удача не пойдет впереди тебя…
Вокруг суетились мужчины, сворачивали вещи, укладывали мешки. Инги стоял перед женщинами и молчал, не зная, что сказать.
– Разложенные нами камни не сулят тебе удачи, Инги, – Руна подняла взгляд и твердо взглянула в глаза подростка. – Знаю, что не отступишь, но я должна была тебе сказать.
Женщины замерли в ожидании ответа. Только мягкие отсветы огня шевелились на лицах и искрились на украшениях. Инги запнулся и покраснел, не найдя сразу, что ответить, но вспомнил слышанное когда-то о словах своего деда Ивара:
– Легче всего для мужчины оставаться дома и думать, что он на все способен. Я выбираю уйти за поворот, откуда не видно ни дома, ни тех, кто всегда тебе поможет… Так сказал когда-то мой дед Ивар, сворачивая в викинги. Это же могу сказать теперь я. Только мне достался более почетный жребий: воевать за справедливое дело куда достойнее, чем отправляться в грабительский поход. Думаю, дед одобрил бы меня.
Инги покраснел еще больше и хотел сбежать от женщин, но они шумно остановили его, схватив за рукава, и усадили на скамью.
– Мы понимаем, что выбор сделан! Но никто не скажет заранее, что такое неудача, – проговорила Руна. – Будь настороже. Можно вернуться живым, но потерять нечто важное, можно погибнуть, но остаться в памяти поколений. Удача несет человека, как ветер, а если его подстерегает неудача – это не значит, что он проиграет, помни об этом!
– Ладно, слушай, вот собрали для тебя травы! – сказала Гордая Илма и стала показывать полотняные мешочки. – Зверобой пригодится от поноса. Какой воин будет крепко стоять на ногах, если его несет, вся сила высвистит, эта же трава согреет тебя, когда будешь мерзнуть день за днем. Девясил поможет, когда тело натружено и болит каждая жилка. Кровохлебка, если зашибут так, что кровь нутром пойдет. Мята, чтобы развеять дурные мысли, да и после попойки поможет. Впрочем, лучше бы ты не пил вовсе, у́дали в этом мало, хотя мужчины пьют на спор, как дети малые. Чеснок… Воск, сам знаешь, что с ним делать.
– Вот вам запас на троих, для тебя, Тойво и Хотнега, – заговорила опять Руна, показывая на кожаные мешки. – Здесь дробленый овес, сушеное мясо и вяленая рыба. Вот топленое масло и мука. Не трать попусту и не делись с первым встречным. Да, да. Делиться, конечно, хорошо, но у тебя дорога длинная, а ты, по-моему, готов делиться со всеми и всем. Отдавая, отдаешь силу, а не просто горсть зерна, так что прежде подумай. Хватит еды на весь путь до Ильмери. Туда, отец твой говорит, дней восемь пути, ну, а там на островах, где начинает свой путь Олхава-йоги, живет кузнец Ахти. Он знает Хельги, да и тебя, наверное, помнит – поможет. Все мы будем молить хранителей за тебя. Спальные мешки я все проверила и подшила, где надо.
Руна встала, обошла очаг и встала у Инги за спиной, положив ему руки на плечи. Женщины вокруг зашептали песню, подняли руки и опустили на него покров заговоров.
– Ладно, тебя ждет Маленькая Илма, ей надо привести в порядок твои волосы перед отъездом, – Руна погладила его по щеке. – Надеюсь, ты вернешься без бороды. Прости свою женушку, ей еще только предстоит понять, что счастья нет, а есть лишь надежда на него.
Руна толкнула Инги в плечо.
– Ступай, ступай, нас, старух, послушаешь – вся жизнь покажется бессмысленной.
* * *
Маленькая Илма сидела на краешке постели. Свет от лучины лишь чернил огромную тень от нее поперек узорчатого покрывала. Руки ее складывали и перекладывали вещи Инги, которые приготовила для него Руна, старшая жена его отца. Теперь Илма сама прощупывала каждый шов, ей хотелось, чтобы каждая частичка этих вещей, прошедшая через ее руки, защитила его. Но из-за слез, стоящих в глазах, сил не было нашептать в них свое тепло и защиту. От этой беспомощности ресницы ее еще сильнее блестели, и она кусала губы и морщила носик. Черные углы, покачиваясь, смотрели на маленькую девочку, которой хотелось плакать.
Вошел Инги, сверкнули его темные глаза, и ей стало совсем тоскливо, что она не может толком его проводить. Он, как был в кольчуге, сел у ее ног, помолчал, запрокинул голову, глядя на нее снизу, улыбнулся. Она наклонилась к нему, светлые волосы упали, отгородив их лица от света, и поцеловала его в глаза, а потом в губы. Так, склонившись над ним, она готова была сидеть вечность, но в конце концов стало неудобно, и она перебралась к нему на пол. Он обнял ее, и они, прислонившись друг к другу, долго-долго молча глядели на дрожащий огонек.
– Какой большой этот мир… Когда ты уходил на охоту или в сторожа, мне казалось, что это невыносимо далеко, долго, грустно! А теперь даже не представить. Твой отец говорит, только на лодке восемь дней пути до Ильмери, а там до Алдоги еще сколько… Страшно далеко. Ты меня простишь?
– Это ты меня прости…
– Прости, что не хочу тебя отпускать…
– Наверное, женщины всегда этого не хотят…
– Я злюка… Меня аж тошнило от злости на свадебном пиру… Кому нужен этот поход… Сама не знаю с чего… Нет, не из-за Салми, хотя она год назад так бегала за тобой.
Инги взмок от ее слов – она, оказывается, все о них знала, – а Илма, не заметив его смущения, поцеловала его.
– Слава, походы, добыча! Все веселятся, хотя только вы вчетвером уходите туда, откуда не все возвращаются… А у всех прямо праздник… Но как же я разозлилась и на тебя, и на мать мою!
– На нее-то за что?
– Я знаю,