* * *
Сбежав от стариковского костра, Инги побродил меж гостевых стоянок и в конце концов подсел к маленькому костерку, где сидели знакомые ему сыновья одного из напарников Хельги. Их родители где-то пили с друзьями, а они, впервые оказавшись на таком сборище, чувствовали себя потерянными. Инги стал развлекать их рассказом об Альгисе и так увлекся, что не заметил, как появились братья Эйнара. Они встали вчетвером за его спиной, кто-то из них ткнул то ли нож, то ли палку ему в спину и процедил, что если он попробует заговорить с Салми, то его кишки скормят щукам.
Инги медленно поднялся. Он, конечно, был неправ, что все лето и осень охотился за Салми, но и они не правы, решая за свою сестру. Он не сказал ничего, но взглянул им в глаза по очереди и ухмыльнулся. Двое старших холодно смотрели на него. Крепкие ребята, да и младшие, хоть ростом гораздо ниже Инги, в драке окажутся неплохой подмогой для старших, но Инги был уверен в себе.
– Посмотрим, – только и сказал он. Тут за его спиной поднялись рудокопы-вадья, и Инги стало совсем спокойно.
– Еще пожелания будут? – он положил руки на пояс.
– Мы предупредили, так что следи за собой, – братья Эйнара развернулись и побрели меж костров дальше.
Теперь уже рудокопы решили развлечь и успокоить Инги – они стали рассказывать сказку о древнем конунге народа вадья, игравшем в давние времена с болотным ящером в загадки не на жизнь, а на смерть. Инги не однажды слышал этот забавный обмен словами, но и в этот раз выслушал с благодарностью. Тут к ним подсел Вилька, а вслед за ним его малолетние друзья, сыновья родственников Гордой Илмы. Когда старшие стали укладываться спать, молодежь косяком потянулась к костру Инги, где не было занудных стариков, требовавших тишины и покоя.
Костер рос вширь, все больше людей грелось у его тепла. Рядом с Инги вертелся Вилька, чуть в стороне пел старинные лесные песни Тойво, старший сын Гордой Илмы. Наконец, прервав свою работу по приему гостей, появилась и их сестра Илма. Правда, вскоре она убежала, так как без нее, конечно, ничего не могло происходить правильно, но все же стала время от времени возвращаться к стоянке. Вместе с ней у костра стали появляться ее подруги, за девчонками подтянулись молодые охотники и рыбаки, рудокопы и углежоги, пастухи и бортники – такие разные мальчишки и девчонки, молчаливые и разговорчивые, красивые и неказистые. Среди подростков затесались совсем мелкие детки, похожие на изумленных зверьков, которые такое скопище людей видели, возможно, впервые в жизни. Стало шумно и весело.
Но какая вечеринка без Эйнара! Он появился из темноты вместе со своими братьями, уселся прямо перед Инги, с другой стороны костра. Друзья улыбнулись друг другу, но не успели обменяться и парой слов, как девчонки набросились на Эйнара с просьбой спеть новые песни. Тойво замолк, а Эйнара долго уговаривать не пришлось. На ремне за его спиной оказалось многострунное каннеле[82], и как воин перед схваткой перекидывает щит со спины в руку, так и Эйнар ловко перекинул его себе на колени. Он запел песню об осени. Прошли праздники урожая, и ей пора возвращаться в родительский дом, к своей темной реке, текущей в глухом лесу, где до середины зимы она будет трепать лен и думать о нем. Будет помнить она о его руках, о его словах и грустить от той сладкой боли, которая теперь в ее сердце. Прошли праздники урожая, ей пора возвращаться в родительский дом.
Девчонки подпевали Эйнару с такой искренностью, словно эта песня была про каждую из них. Инги-то знал, что песню сочинил Эйнар, но все остальные думали, что это новинка из Гётланда.
Наконец, закончив все дела, вернулась к костру Илма. Потрепав головы братьям – Вильке и Тойво, она села рядышком с Инги. Теперь Тойво и рудокопы запели грустную песню о лосенке. Набегавшаяся за день Илма, положив голову на плечо Инги, тихо подпевала, закрыв уставшие глаза и вложив ладошку в его руки. Инги перехватил взгляд Эйнара на Илму, и тот добродушно улыбнулся в ответ.
Нельзя сказать, что Инги отбил Илму у Эйнара, хотя именно тому повязала она первый свой платок в прошлогодние осенние праздники. Просто Эйнара любили все вокруг, и кто только не повязывал на вечеринках ему платков, так что это получилось как-то само собой. Но зимой, во время празднования йоля, когда, по гётскому обычаю, скальды рассказывают о старых временах, Илма разглядела Инги, вернее, расслышала его. Так что еще во время зимних праздников, когда в доме тесно от множества гостей, они оказались под одним одеялом, и она искусала ему шею, стараясь не закричать от его ласк.
Тут у костра появилась Салми, решительно раздвинула братьев и села рядом с Эйнаром, устало прикрыла глаза. Как видно, она тоже помогала женщинам в доме Гордой Илмы и во время работы подвязала тесемки рукавов выше локтей, теперь все парни косились на ее обнаженные руки. Инги, лишь на мгновение взглянув на нее, отвел глаза.
Лосенок из песни Тойво встретил синицу и спросил ее о потерянной маме, потом куницу, и спросил ее о том же. Инги старательно не смотрел в сторону Салми, наконец поднял взгляд и, пользуясь тем, что она сидела опустив ресницы, долго смотрел на нее. Тут уж Эйнар и его братья перехватили взгляд Инги, и он медленно опустил глаза.
Год назад Салми была еще очень дерганой девчонкой с безумно блестящими глазищами. Тогда Инги больше в шутку пытался прихватить ее в каждом темном углу и говорил ей злые глупости. Какая-то хищная уверенность внутри него знала, что Салми легко ему достанется. Поэтому он играл с ней в кошки-мышки. Она бледнела и краснела в его присутствии и бегала за ним как хвостик под общие издевательства все дни осенних праздников. Это случилось у них на этом же поле, прямо у костра. На йоль, в середину зимы, когда все принимают у себя девушек-адив[83] и днем устраиваются смотрины, а вечерами жаркие игры в прядильнях, она не приехала погостить ни к ним, ни к их соседям, а отправилась с подругами в самые далекие поселения.
Инги так бы и забыл ее, но в дни весеннего солнцестояния, когда они вместе с родителями были на блинах в усадьбе Торда, случайно встретился с ней во дворе. Она стала совсем другой – повзрослела