Почему от мононоке не пахло как от мононоке? Почему Кёко уверена, что это была смерть?
XV
В хлопковых настилах, котах, слюнях и после долгого похода Кёко не только час Петуха проспала, когда Аояги должна была к ней вернуться, но и даже час Барана, когда в людской, как выяснилось, подавали уже даже не завтрак, а обед, причём лунные пирожные с засахаренной сливой в качестве начинки, которые Кёко так хотелось попробовать ещё вчера.
«Опросила всех слуг и нашла мононоке, ага, как же…»
Пока она, проспав всё на свете и оттого с гудящими конечностями и головой, приходила в себя, пытаясь вспомнить, почему вокруг столько кошек и как они умудряются ходить на задних лапах и говорить по-человечьи, Момо успел умыть её ещё раз. Всю ночь и утро он укрывал её пушистым огненно-рыжим хвостом, и теперь к жёлтому кимоно пристали мелкие пучки шерсти. Зато волосы были мягкие-мягкие, струились сквозь пальцы как шёлк! И никакого слипшегося комка на затылке. Кёко даже расчёсываться не пришлось, настолько чудодейственным оказался кошачий язык.
Она спешно поблагодарила Момо, гордо сидящего на окне и умывающего уже себя, почти жалея, что она раньше на его процедуры не согласилась, и вылетела из лежанки. Прежде, правда, десять минут топталась над мешком со своими вещами, перебирала разные офуда, которыми их Нана в дорогу снарядила, и боролась с соблазном взять всё и сразу. В итоге выбрала самые нужные, защитные, и парочку на тот случай, если Страннику всё же понадобится её помощь (на что она не переставала надеяться в глубине души). Кёко заткнула их себе за пояс, сразу подвязала рукава тасуки, зная, что грядёт, и принялась обходить спящих котов. Правда, всё-таки оттоптала несколько хвостов по пути: как и предупреждал Лазурь, павильон наводнился той частью слуг, которые работали ночью, а тех и вправду было в два раза больше, чем дневных. Поглядывая на них, подёргивающих во сне лапками, Кёко и сама опять невольно зазевалась. Оставшийся с ночи молочный привкус специй на языке, лежанка и царящий в ней покой действовали на неё усыпляюще, и она поспешила поскорее её покинуть, чтобы отыскать Аояги, которая так и не вернулась в установленный срок.
Пока Кёко её искала, вся эйфория от крепкого сна и тёплого приёма в кошачьем дворце успела сойти на нет, а когда всё-таки нашла, то и вовсе сменилась праведным гневом. Ибо Аояги, связанная, висела под потолком.
Неудивительно, что Кёко несколько раз мимо неё прошла и даже не заметила. Она обыскала весь дворец, снова заплутала и каким-то образом оказалась в онсенах, а потом случайно наткнулась на стену, которая, Лазурь говорил, «кровью холодной плачет» и возле которой Странника, вопреки её ожиданиям, не оказалось. Его вообще нигде не было, как и хотя бы одного человеческого лица среди морд хищных и кошачьих. От этого под ложечкой начинало тревожно сосать. Воображение рисовало новую рану в груди, новую реку крови, ещё шире, чем предыдущая; когти, рвущие бархатный розовый лепесток, и то, как Кёко остаётся совсем одна, случайно ныряет не в тот онсен и всё-таки обзаводится меховой шкуркой, а потом вылизывается до конца своих дней, мурлычет, питается крысами и спит, свернувшись клубком, в общей лежанке.
Благо, прежде чем Кёко довела бы себя до истерики и пришла к тому, что нужно срочно бежать из дворца, она таки додумалась вернуться к ныне разломанным дверям швейной мастерской и задрать голову, чтобы проследить, откуда перед ней свисает эта странная розовая нить. Та вела к настоящей рыболовной сети, плети которой удерживали её сикигами в плену, обездвижив по рукам и ногам. У Кёко полчаса ушло только на то, чтобы выловить в коридорах кого-нибудь из котов и попросить стремянку, и ещё столько же, чтобы разрезать самые толстые нити острым крылом прилетевших на помощь цукумогами. В конце концов Аояги с грохотом рухнула на землю, подняв за собой пыль и сочувственные крики Кёко.
– Вот же демоны!
Кёко даже не ругалась, а всего лишь констатировала факт. Правда, громко повторила его вслух несколько раз, пока остальные хлопковые путы разматывала. Вокруг лодыжек Аояги свисали обрывки прочные и неподатливые, как канаты, – их пришлось даже не резать, а пилить. Тот, кто пленил Аояги, точно знал и её вес, и силу; и все слабые места предусмотрел. Замотанная, как куколка гусеницы, Аояги только глазами на Кёко растерянно хлопала. Рот её и тот атласной лентой затянули, а сбоку под щекой завязали бант из золотистого-жёлтого отреза, который явно остался после пошива императорского утикакэ.
– Мио, – процедила Кёко и сунулась в швейную мастерскую, где, конечно, уже не было ни её, ни белых кошек, ни даже погрома после нападения мононоке. Утикакэ не было тоже – манекен в нише хранительницы стоял пустой.
– Щёлк-щёлк ножницами, скрап-скрап тканью, фьють-фьють иголкой, – пропела Аояги не своим голосом, когда Кёко попросила её повторить всё, что она за ночь услышала, и это «щёлк-щёлк» действительно было единственным, что она смогла ей передать. – Шью не одеяния, а судьбы. Солнце снова восходит над кошачьей горой, беды и горести все долой. Ой, посмотрите-ка, кто у нас здесь… Незваная гостья! Снова ловить кошку удумала? Мастерицы мои, а давайте мы лучше сами поймаем её!
– Вот же… Мио! – повторила Кёко и опять будто бы ругнулась.
Вздохнула тяжело и села рядом с Аояги посреди коридора, соображая. По крайней мере, теперь Кёко знала, что Мио всю ночь провела в мастерской, раз и наряд императорский успела дошить, и порезвиться с несчастной сикигами, как с клубком шерсти. Интересно, где она сейчас? И где же Странник?
– Уже в театральной ложе ждёт, наверное! – ответил ей Лазурь, удачно встретившийся во время очередных блужданий по дворцу. Кёко даже испугалась, что случайно во внешнюю его часть зашла, настолько шумной и многолюдной за день стала внутренняя. Всё потому, что лишь раз в год, пояснил мимоходом Лазурь, простых гостей сюда пускают. Не то от счастья, не то от выпитых сливок все вокруг ходили на ушах. А может, и от духоты: в Танабату было принято открывать все окна нараспашку, чтобы впустить вместе с лунным светом благополучие, и тяжёлый, плотный воздух из вулканического жерла затопил дворец вместе с толкающимися, галдящими, поющими котами.
Лазурь был единственным, кого Кёко из управляющих двором знала, так что она вцепилась в него крепко, пристала колючкой к боку богато расшитого суйкана и пошла туда, куда он пошёл. Только так толпы гостей обтекали её, а не