К 1916 году в селе Восточном проживало более 600 человек татарской национальности. <… > В период коллективизации в Восточном организуются две сельхозартели «Восточенец» и «Кызыл-Батыр», промыслово-кооперативная артель».
Ни церкви, ни мечети теперь в Восточном нет, но татарская культура до сих пор сильна – на Сабантуй, например, съезжаются многие сотни людей из разных сел юга Красноярского края.
За что в середине позапрошлого века сюда были сосланы татары Поволжья, выяснить мне не удалось. Впрочем, массовая депортация – не изобретение Сталина: и в царской России переселяли с родной земли огромные массы людей.
Казань, знаю, начиная с Ивана Грозного пытались очистить от местного населения. По крайней мере, загнать его в своего рода резервации. Наверное, поэтому архитектура города в основном похожа на большинство губернских центров России, но есть участки уникальные. Я жил как раз рядом со Старо-Татарской слободой. Достаточно было свернуть с оживленных, традиционно застроенных улиц Марджани или Татарстан, и ты попадал в некое другое измерение, другое время.
Главное достоинство слободы – то, что в ней находятся не единичные здания прошлых столетий или построенных недавно под те времена: это несколько кварталов, настоящий комплекс. Причем не законсервированный – живой.
На территории слободы есть магазин «Бахетле», где можно купить национальные татарские сладости, колбасы, выпечку; обнаружил я там и куличи, крашеные яйца – дело было накануне Пасхи.
Соседство ислама и православия в Казани в прямом смысле на каждом шагу. Очень много мечетей, но почти везде поблизости православные храмы. Благодарен Ильдару Абузярову, что отвел меня к поразительному Петропавловскому собору… Когда утверждают, что православие – вера радости, многие возмущаются, но вот такие церкви подтверждают это утверждение. Радость испытываешь и от встречи с мечетью Нурулла… А своего рода символом единения разных конфессий стал Храм всех религий. И то, что он находится именно в Казани, – не случайно.
Вообще Казань – радостный город. Здесь нет скученности, одноцветия, не исправимой никакими реставрациями ветхости, какие видишь во многих старинных городах. Глаза постоянно находят красоту, неожиданное, необычное. Театр «Экият», Дом Шамиля, Александровский Пассаж, Дворец бракосочетаний, высоченная и тонкая колокольня Богоявленского собора из темно-красного кирпича, Дворец земледельцев, за которым кусочек Парижа, и тут же – деревянные домики с мезонинами…
О Казанском кремле сказано много. Боюсь повториться. Отмечу лишь, что, помимо его великолепия, он действующий, а не музейно-закрытый. Этим он напомнил мне Московский и Нижегородский. Большинство же кремлей – или сплошной музей, или пустое пространство, огороженное древней стеной с башнями.
Увидел я и непарадную Казань. Это случилось по пути к дому-музею Ленина – район Овражной и Низенькой улиц. Вернее, он застраивается симпатичными кирпичными особняками, но почему-то так жалко бревенчатые домики, которые идут под снос. Теряется и атмосфера того места, где жила семья Ульяновых в конце XIX века, что видел будущий вождь…
Гончаров, кажется, назвал улицы Казани горбатыми. Да, в городе много подъемов, спусков, некоторые улицы петляют. Мне это понравилось после плоских Петербурга и Екатеринбурга, почти абсолютно выровненной Москвы.
Музеями Казань богата. Особенно запомнилась галерея Константина Васильева. Тем более что ее существование стало для меня неожиданностью.
Несколько репродукций картин Васильева – «Человек с филином», «Ожидание», «Рождение Дуная», «Прощание славянки» – я увидел еще подростком в доперестроечное время, и они меня потрясли. Я уже был знаком с живописной манерой Ильи Глазунова, но у Васильева при некоторой схожести было нечто свое, неповторимое. Может быть, душа в картинах, которой у Глазунова я не чувствовал… Потом появился набор репродукций, который часто рассматривал.
Я знал, что прожил Константин Васильев недолго, вдали от Москвы, но подробности биографии прошли мимо меня. И когда Ильдар предложил посетить галерею Васильева, я сначала удивился, что она есть, что она здесь, а потом, конечно, согласился… Галерея находится на пешеходной улице, помещение большое, с высокими потолками – картинам просторно. По залам нас провел друг художника Геннадий Пронин, а рассказ друга – это всегда больше, чем экскурсия.
В дни пребывания в Казани я открыл для себя поэзию Габдуллы Тукая. Имя его слышал давно, встречал в письмах и статьях Горького, а вот со стихами познакомился там, где памятью о нем, кажется, пропитано все – камни, воздух. Татарского языка я не знаю, читал в основном в переводах Семена Липкина. Кстати, музей Габдуллы Тукая не только мемориальный – по сути, в нем представлена жизнь казанских татар до революции. Сам музей находится в красивейшем Доме Шамиля…
Прожил я в городе немногим больше недели. Это, конечно, маловато. Сюжетов для повестей и рассказов мне Казань подарить не успела. Надеюсь, пока. Случается, через годы какая-то деталь, ситуация, произошедшая в каком-то городе, становится основой для прозы.
Кстати, без кухонного разговора о литературе не обошлось – в те же дни там была критик Анна Жучкова. Встретились, поспорили…
В Казани живут и пишут мои товарищи Анна Русс, Альбина Гумерова, Денис Осокин, Ильдар Абузяров. Казань, правда, не стала героиней современной литературы, в отличие, скажем, от Екатеринбурга, Москвы, Петербурга. С одной стороны, это плохо – мы почти не видим художественного описания города, а с другой, быть может, в Казани все так хорошо, что она не дает пищи для прозы. Проза ведь рождается из проблем, так у нас в России повелось.
Когда-то много доставалось Лескову, описывающему быт уездных городов России. Сейчас одно из самых популярных произведений – роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Главный герой там – Екатеринбург. Но сами жители ругаются: город предстает жутковатым, ирреальным, почти потусторонним.
Впрочем, арт-резиденция в Казани создана, как мне представляется, не только для производства текстов о городе. Она – одно из немногих окон, через которое литератор может подробно рассмотреть тот кусочек России, в котором не живет.
Когда-то, в мифическое уже советское время, говорят, член Союза писателей мог взять творческую командировку, получить в каком-нибудь журнале или газете аванс (приличную сумму) под будущую повесть или очерк и уехать далеко-далеко от столицы, пожить там месяц-другой. Можно было и повесть с очерком не писать – прощалось: не пришло вдохновение, что ж делать…
Теперь литератор привязан к тому месту, где живет. Более-менее известным предлагают время от времени съездить туда-то или туда-то на два-три дня. Но что узнаешь за эти два-три дня? Из аэропорта или вокзала в гостиницу, из гостиницы на встречу, потом