Соседка поехала обратно, нас ребята посадили на свою попутку. Добрались до Донецка, сын на работу пошёл, а я – жильё искать.
Вот теперь тут живём. Ничего не было поначалу, даже на работу выйти не в чем, потом как-то устроились, люди помогли, посылки из России присылали. Думали, на неделю максимум уезжаем, а вышло, что на годы. Квартиру в Авдеевке недавно обобрали подчистую, и ничего своего у нас не осталось, кроме тех вывезенных маек.
Ну скажи: разве нам было дело до Приднестровья? И не думали, что у нас что-то такое начнётся. И когда в России говорят, мол, это не наша война, хочется просто кричать: это счастье, что у вас такого нет, но ведь в любой момент может рвануть! Никто не застрахован от беды.
И наша вина в случившемся есть: проглядели 2004-й год. Вот когда всё началось: национализм, скачки эти… Надо было ещё в девяностых к России уходить, просто тогда никто об этом не думал – не до того было, есть хотелось. Но Украиной мы никогда не были и не будем. Мы русские.
А в Путина я верю. Он справится. Наверное, никто так не верит в Путина, как Донбасс…
Вечером Марина отпускает меня погулять в одиночестве.
– Куда пойдёшь?
– Не знаю… Наверное, через Донбасс-арену к реке.
– Стоп. Не надо туда ходить! Это небезопасно.
Значит, так: выходишь из подъезда, по диагонали дворами выруливаешь на Артёма и по Артёма гуляешь сколько влезет!
Я киваю.
Улицы пустынны, профили нескольких людей пролетают мимо меня в окнах троллейбуса. Вдоль дороги выстроились баннеры с портретом Моторолы и словами «Герои не умирают». Исправно горят фонари. Под ветром мелко трясутся деревья. Редко-редко ездят машины. Восемь вечера.
В правом ухе звенит Кристалинская, левым ловлю взрывы и пулемётные очереди где-то вдалеке. Порой кажется, что слабое эхо взрывной волны пружинит о спину и туго вздрагивает город. Воздух растеплившейся осени похож на раннюю весну, он накатывает удивлением, и хочется дурачиться. Несколько метров бегу по тротуару вприпрыжку, подпевая плееру, – меня некому застукать и застыдить. Хочется пинать листья, но старшие товарищи запугали возможными спрятанными растяжками, кто-то уже подорвался, и я не лезу. Счастлив человек, свободный пинать листья по первой осенней прихоти! Счастлив человек, не слышащий за спиной взрывов!
Я больше не думаю ни о Донбассе, ни о Приднестровье, я лечу по большому красивому городу, различая звук собственных шагов и пугаясь памятников, уличных ночных властелинов, что сходят с постаментов и бредут куда-то, вороша ореховые и кленовые кучи, не слушая взрывов.
Луганск
Удивительно, как за неделю можно сродниться с совершенно незнакомым человеком. Утром простились с Мариной на Южном автовокзале.
Вслед за мной в автобус влезал дюжий детина в куртке-хаки с нашивкой «Спартак».
– Ого! – сказала Марина. – Гляди, с каким героем едешь!
Я кивнула. Хорошо бы узнать, что за «Спартак». Но лучше – после обеда, сейчас слишком хочется спать…
– Да какой я герой, – обиженным детским голосом ответил детина. – Вот наш комбат, он герой!
Обнялись с Мариной, помахали друг другу в окошко. Автобус тронулся.
Раньше дорога от Донецка до Луганска была прямой и короткой. Теперь частично её контролируют разные стороны конфликта, и пассажирские автобусы три с половиной часа пробираются партизанскими тропами. Через избитую Ясиноватую, не доезжая десяти километров до Горловки, поворачиваем на многострадальное Дебальцево. По всему пути следования – дома в шрамах от осколков, дорога, изрытая железными дождями.
И блокпосты. Сооружения в середине дороги завалены сверху пухлыми посеревшими мешками, и кажется, врыты в землю. Вход в них узкий и тёмный, как бойница в стене крепости. Мы медленно плывём мимо, никто нас не останавливает. Я смотрю во все глаза. Невысокий паренёк в каске и с автоматом видит меня в окне и показывает язык.
В Луганске меня встречают, заселяют в гостиницу, объясняют, как проехать в центр и исчезают. Я остаюсь наедине с городом.
Он невелик и по-советски прям, но мне хочется полюбить его так же, как полюбила Донецк, и я направляюсь в Старый город.
Он расположен ниже современного центра, когда-то здесь текла судоходная река Лугань, теперь её почти нет. Накрапывает дождь. Я спускаюсь от памятника к памятнику, от здания в стиле модерн к покинутому людьми заводу, где корпуса скалятся разбитыми стёклами. Я люблю заброшенные здания – они начинают жить собственной жизнью, ни в грош не ставя людей, как близко ни подходи. Миную входную арку, осматриваюсь: будка охраны разбита, людей нет, вдали припаркована машина. Иду вдоль зданий, потом возвращаюсь. Смотрю на корпуса, где совсем недавно струилась жизнь.
– Девушка! – слышу далёкий крик. – Девушка! Вы чего здесь ходите?!
Их двое в штатском: парень со странным лицом стоит молча, а полный и кряжистый мужик орёт на меня во всё горло. Встаём лицом к лицу.
Отвечаю: мол, открыто всё – вот и хожу, откуда мне знать, что нельзя? Показываю паспорт, рассказываю про Донецк и гуманитарку, объясняю, где остановилась.
– Ходили у нас так двое, – отвечает мужик. – Парень с девушкой. Она белоруска, он украинец. Тоже внятно объясняли, тоже посмотреть зашли, и шо?..
– Шо?
– Оказалось, диверсанты! Город на военном положении. Чтобы мину подложить, много времени не нужно. Или маячок бросишь, а на нас потом «Ураганы» полетят, как в прошлый раз. Оно мне надо? Нет! А надо вызвать патруль и сдать тебя в комендатуру.
Я вижу, что ему не хочется этого делать, и храбро отвечаю:
– О! Круто! Я там ещё не была!
Пауза непонимания затянулась, и приходится объяснить:
– Я же писатель, собираю информацию о том, как живут простые люди в режиме войны. Вот наберите в поисковике «Дарья Верясова» – вам сразу статья Википедии вывалится.
Парень со странным лицом достаёт гаджет.
– Вер… как?
– Ве-ря-со-ва.
Он сличает фото с оригиналом, хмыкает и прячет телефон в карман.
Дождь усилился до ливня, и я не могу уйти из под навеса при всём желании.
– А как мы тут живём… – вздыхает мужик. – Я дома полтора года не был. Ни детей, ни жену не видел. Они под украми. И ни гуманитарки, ни сбережений. Ничего нет. Тут, при заводе, и живём. – Он кивает на административное здание.
Мы болтаем ещё минут десять; я спешу на встречу и выскакиваю под дождь.
Встречаемся с молодым человеком, который через общих знакомых согласился показать мне город.
– Представляешь,