дева на холсте влечёт к ласкам и совокуплению
живопись выше поэзии говорил потому что
и вот окрепла в бороду завилась в лицо
небесная лошадь сошла дыханием с медного зеркала
(Леонардо)
Третий, общемировой ракурс, маркированный «Стихи Николая Фауста», в отличие от первых двух старательно уходит за границу прозы. Потому нужна большая цитата, чтобы показать, что эта отрывочная проза остаётся стихотворением.
Некто утверждал, что никто не видел единорога по той причине, что он немыслим в указанном смысле слова, а немыслимые вещи у нас не хватает машинальности замечать. Они вне затверженного порядка и поэтому для большинства невидимы. Глаз ленивец, мысль автоматична. Чтобы увидеть немыслимый дождь или животное с бивнем во лбу, надо быть с ним в одном времени и в одном бодрствовании. Можно сказать, что для этого надо быть с ними на той самой волне внимания, на которой они суть. И человек на это способен, потому что он способен войти в природу любого существа – вот в чём его несомненная, хоть и бросающая ему вызов, особенность. И тогда можно увидеть, что, например, немыслимый дождь идёт вместе с обычным. Более того, несмотря на их различие, они выглядят как один и тот же дождь. То же самое можно сказать про деву, про скалу, черепаху, вообще, кажется, про любую вещь на свете. <…> История такова, что все видят коров вместо единорога. (Гамлет: дневник)
Здесь необходимо подчеркнуть слово «машинальность». Человек не только машинально оценивает, но машинально говорит, машинально пишет. Состояние, когда время останавливается, идёт вбок или вверх, современному поэту почти незнакомо. И Андрей Тавров, следуя пути пророков и алхимиков, призывает вывести спрятанную реальность из тени, отключить нашу всё заполонившую машинальность. И финальное обращение к Эзре Паунду напоминает, что чтение стихов – трудная (а часто и этически неуютная) работа, но не-машинально совершивший её наблюдает сияние Рая. Или хотя бы отсветы Рая из пятых и шестых измерений в мире бумажном.
Стихи под грифом 18+
Андрей Коровин. Кымбер бымбер: стихи и истории. М.: Arsis Books, 2018. 200 с.
Когда-то в моём детстве одна умная девочка сказала, что «По книге стихов хорошо гадать или молиться». Я никогда не вспомнил бы тот вечер, если бы не наткнулся в книге Андрея Коровина на четверостишие
всё что ты должен о жизни узнать
это дорога и битва
женщину ты не успеешь понять
женщина это молитва
(к женщине ли к золотому руну)
Книги стихов я всегда читаю от начала к концу, как прозаические, не выхватывая отдельные тексты или строки. А тут попробовал иначе. И читал почти неделю, перечитывая уже знакомые стихи каждый раз в новом контексте. В том числе я прочитал книгу и от начала до конца, но это было уже не так интересно. Сразу стало видно, что она выстроена по временам года, имеет строгую тематичность по главам. Гораздо больше понравилось по «Кымбер бымберу» гадать и молиться, открывать наугад и произносить вслух:
хорошо сказал Шекспир
от любви одни проблемы
сердце женщины вампир
а мужчины хризантема
(хорошо сказал Ростан)
Заметив знак 18+ на обложке, задумался: а в чём недозволенность? В сугубо житейских историях, которые мы вдыхаем из кухонных сплетен и мужских слёз ещё в щенячестве, в эпикурействе весенних текстов, в назывании некоторых социальных явлений (довольно узких) напрямую, без романтического флёра? Нет, 18+ в смешении (смещении) чувств, такой синестезии поэта, когда теряется грань между произношением слова и прикосновением к коже:
мимо карих текучих волос бегущих по её коже
мимо глазастой стеклянной совы на белой цепочке
мимо коротких завязочек блузки болтающих между собой
мимо строчки из Китса прорисованной под левой ключицей
(пот)
Не наказывать же автора за совершенно канонические женские портреты? Это почти классика. При чём тут табу?
сразу видно
что художница
у неё есть рама для картины
и зеркальные глаза для отражений
и лёгкость для полёта
и грудь для молока
и спелые губы для поцелуев
и тонкие пальцы для ласк
и юное тело для любви
и широкие бёдра для наслаждения
и безмятежность для счастья
и улыбка для искушения
и краски для этого мира
и мечты для его спасения
(сразу видно)
Или всё-таки есть такие чувства, которые приходят только с возрастом. И не нужно про них знать юным. Чтобы они были их личным открытием. Чтобы каждый раз это всё первооткрывалось. А потом, встреченное у других, только подтверждало твоё первенство. Миллиарды людей испытывали такое, а всё равно я – единственный, и она – единственная.
два женских жеста
которые обезоруживают
любого мужчину
погладить по голове
и положить голову
на плечо
она делала
что-то третье
необъяснимое
(два женских жеста)
Потому, когда в конце книги речь заходит не о личном, а об общекультурном, об архетипах и сказках, этот мотив «единственности» наполняет каждый затёртый образ.
Ахматова всегда уходит в ночь
она одна и ей нельзя помочь
её ведёт оброненное слово
и дело не в мужчинах и вине
она не знает о своей вине
она к любым стихам теперь готова
восьмая муза русская Сафо
молчащая шекспировской строфой
опустим здесь интимные детали
с поэзией навек обручена
она на нелюбовь обречена
любовники от вечности устали
(Ахматова всегда уходит в ночь)
Все мы – единственные. А сходное – единственная возможность заговорить. Просто высокими стихами говорить удобно в тех состояниях, когда сердце выпрыгивает из груди и поднимает тебя над землёй. Только стихотворная речь в такие моменты и слышна. Только стихи понимаешь, только стихами молишься. Для стоящих на земле они звучат как «кымбер-бымбер».
Сегодня умрёшь, завтра скажут – поэт
Уйти. Остаться. Жить // Они ушли. Они остались: Антология Литературных Чтений. Т. II. Ч. 1 / Сост. Б. О. Кутенков, Н. В. Милешкин, Е.