– Думаешь, эта работа – сплошное удовольствие? Думаешь, это приключение?
Я смотрю прямо вперед, на дорогу, но чувствую, как глаза Герцога вперились в меня, буравят взглядом.
– Ты целыми днями мотаешься по ухабистым проселкам, глотая пыль, натирая мозоли на ладонях и заду, пытаясь выжать деньги из арендаторов, которые не хотят их тебе отдавать, а хотят только жаловаться на жизнь. Этим ты хочешь заниматься, вместо того чтобы сидеть дома и обучать тринадцатилетнего мальчишку?
– Ага. Кэт лучше справляется с Эдди, у нее лучше получается вызвать у него желание делать разные вещи, подводя его к мысли, будто это была его идея. Ты сказал, что я пошла в тебя. Я хочу работать, как ты!
– Я не это для тебя планирую.
Не спорить, но и не соглашаться. Найти золотую середину.
– Я знаю. Ты хочешь, чтобы я вышла замуж и подарила тебе выводок внуков. – Я поворачиваю на Мейн-стрит и паркую «Лиззи» в тени сикомора. – И когда-нибудь я это сделаю. Но прямо сейчас тебе нужен водитель.
– Так ты думаешь, что хочешь эту работу? – Глаза Герцога прищуриваются. – Вот что я скажу. Я дам ее тебе. На неделю. Посмотрим, что из этого выйдет. Инстинкт подсказывает мне, что ты приползешь ко мне на четвереньках, умоляя вернуть тебе прежнюю работу. И по доброте душевной я тебе ее дам. Но после этой недели Кэт становится наставницей Эдди, и твоей прежней работы уже не будет. Поняла? Не приходи ко мне посреди августовской адской жары, вымаливая назад свою работу по обучению твоего младшего братца в уюте прохладного дома!
– Спасибо.
– Поблагодаришь меня в конце недели. – Герцог распахивает дверцу. – И еще одно. Не жди особого отношения. Я не видел особого отношения от Полковника, и ты от меня его не увидишь. Я буду обращаться с тобой по справедливости, но выделять не стану.
В основном я собираю арендную плату. Плату и долги. Или другие платежи того же рода. И Герцог был прав: это ужасная работа, изнурительная и пыльная, грязная и засаленная, неблагодарная и бесконечная. И я ее люблю. У Герцога есть арендаторы по всему округу Клэйборн, в основном бедняки, потому что люди, которые снимают жилье, – это люди, которые не могут себе позволить его купить, и они живут в ветхих домишках вроде домика тетушки Фэй, или в темных тесных квартирках над магазинами, или на неудобных фермах, где земли имеют такой крутой уклон, что люди шутят: им, дескать, приходится засевать поля, стреляя семенами из дробовиков.
Арендаторы, у которых есть работа на лесопилке, или на складах, или в дорожно-строительной бригаде, платят наличными. Некоторые расплачиваются «кинкейдами», так мы называем расписки, которые выдаем в Универмаге. Фермеры-крестьяне платят кукурузой, табаком, окороками, яйцами, мешками грецких орехов или картофеля, банками маринованных огурцов или фруктовых консервов, но в основном бутылками самодельного виски – и мы продаем все это в Универмаге.
С маршрутами разобраться легко, а вот понять арендаторов – не очень-то. Они не распространяются о своих невзгодах, но очевидно, что многие из них, даже такие семьи, где мать и отец живут под одной крышей, с трудом сводят концы с концами, терпя даже бо́льшую нужду, чем мы с тетушкой Фэй в Хэтфилде. В свой третий день на этой работе я останавливаюсь у опрятного домика-шотгана[6] недалеко от реки Финч. Семейство по фамилии Мид, согласно гроссбуху в кожаном переплете, который дал мне Герцог. Три доллара пятьдесят центов, пятнадцатого числа каждого месяца. Стираное белье трепыхается на бельевой веревке, и женщина с капризничающим младенцем открывает мне дверь. Она на вид ненамного старше меня, но лицо у нее усталое, измученное, а спина уже сутулая, словно она всю жизнь тащит на себе тяжкую ношу.
– Доброго дня. Мое имя Салли Кинкейд, – говорю я.
– Слышала о вас, – отзывается она. – Вы дочка Герцога, приехали, чтобы забрать арендную плату. Вот только, мисс Кинкейд, в этом месяце у нас туго с деньгами.
Позади нее, прячась в тени, стоит мужчина. Он уставился в пол, словно не может заставить себя встретиться со мной взглядом. Должно быть, это мистер Мид, и заставить себя умолять меня об отсрочке он тоже не может, предоставив это жене.
– Мы не лентяи какие-нибудь! – В ее голосе слышится нотка вызова. – Карл – пильщик на лесопилке. Трудится как вол. Но ребенка пришлось везти в клинику, ему понадобилось лекарство, а у нас не было отложено ни гроша, поэтому пришлось взять из арендной платы.
Может быть, она меня испытывает, проверяет, насколько я податлива сердцем, головой или хребтом. Но опрятный домик и пристыженный муж, покрасневшие глаза женщины и ребенок, которого мучают колики, – все это говорит мне, что они хорошие люди, у которых выдалась черная полоса.
– Я отмечу вам месячную задолженность, – говорю я. – Это дело мы решим. Но отныне и впредь будет так: у вас проблема с арендной платой, а такое у любого случается, – вы заранее сообщаете об этом мне. Мы всегда можем решить вопрос. Но сообщайте мне обязательно. Герцог терпеть не может сюрпризов. – Тут ребенок испускает жалобный писк. – Через пару дней я к вам заеду. Если мальчику не станет лучше, скажу доктору Блэку, чтобы заглянул к вам. Это лучший врач в округе.
Вернувшись в Универмаг, я отдаю Герцогу гроссбух и рассказываю, что случилось с Мидами. Он одобрительно кивает.
– Надо уметь отличать бездельников от тех, у кого настоящие трудности. Знать, когда дать поблажку, а когда и натянуть вожжи. Я говорил тебе, что это будет трудная работа.
– И тебе пришлось бы поколотить меня здоровенной дубиной, чтобы заставить от нее отказаться!
Герцог хмыкает.
– Похоже, ты начинаешь нравиться людям.
– Это Кинкейд во мне!
– Может, так оно и есть.
Герцог сцепляет ладони за головой, смотрит на меня, словно заново оценивая.
– Нет нужды ждать конца недели, чтобы сказать, что я хочу эту работу насовсем, – говорю я. – Так что – она моя?
Он кивает.
– Она твоя.
– Тогда еще одно.
– Ну?
– Ты же будешь мне платить, верно? Столько, сколько платишь своему шоферу?
Герцог на миг задумывается, потом снова кивает.
– Справедливо. А я сказал, что буду обращаться с тобой по справедливости.
Я расплываюсь в улыбке до ушей, как маленькая, вспоминая, каково это было – получить одобрение Герцога в те времена, когда я его обожала, когда была его Молокосоской. Он тоже ухмыляется, словно вспоминает, каково это было – быть обожаемым Молокосоской.
В конце недели Сесил Данбар выдает заработки всем, кто трудится в «Кинкейд Холдингс», и я стою в очереди наравне с