Мне стоило больших усилий сохранить непроницаемое выражение лица. Я гадал — знает ли Председатель Конторы, о чем говорил со мною на даче Генсек? По идее, должен знать. Там наверняка все стены нашпигованы микрофонами прослушки. Уж если ГБ «пишет» разговоры в кабинете американского посла… Правда, прежде чем заговорить о серьезных делах, Леонид Ильич чем-то там пощелкал. Не исключено, что одно управление прослушку ставит, другое — ее глушит. Ну да к чему гадать. Следует выслушать Юрия Владимировича до конца.
— Думаете, меня такие цели возмущают? — выдержав паузу, продолжал тот. — Да нисколько! Вы же еще совсем молодой человек. У вас должны быть амбиции мирового масштаба. Иначе — для чего нужна молодость… Я и сам когда-то… Что-то получилось, что-то нет… Что-то уже не получится никогда… Ну не обо мне речь… Хотя, может быть, и обо мне… Только несколько позже… Если вы, конечно, соблаговолите…
К чему это он клонит? Не пойму.
— Итак, какую цель вы считаете конечной для себя, Анатолий Аркадьевич? — почти с театральным пафосом вопросил Андропов.
— Прежде, чем я начну, могу я вас попросить кое о чем, Юрий Владимирович? — спросил я.
— Разумеется, товарищ Чубайсов.
— Вы не могли бы сесть, товарищ Председатель Комитета Государственной Безопасности.
— Да, пожалуйста, — сказал главный чекист страны. — Может, тогда и коньяку?
— Уж лучше — чаю.
Он заказал чаю. Адъютант принес его. Все строго. Граненые стаканы, мельхиоровые подстаканники. Сахар. Печенье. Обстановка сразу стала походить на домашнюю, а не на допрос. Это и хозяин кабинета понял. Хлебнув чайку, я сразу почувствовал не вдохновение даже, а решимость, наконец, рассказать этому могущественному человеку все, что я думаю о происходящем в стране и мире. И хочу, чтобы он меня понял. У меня сложное отношение к этому Председателю КГБ. С одной стороны, я ему благодарен за то, что он поддержал мои начинания… Да что там — поддержал. Без него мне бы и шагу не дали здесь ступить. Тот же Романов палец о палец бы не ударил… А с другой… Ведь это он курировал Гвишиани, ВНИИСИ, всю эту шоблу состоящую из Гайдара, Авена, Березовского… Чубайсова. Не знаю, может он желал стране только хорошего, но повел ее не туда… И он же настаивал на вводе войск в Афганистан, что не могло не сказаться на общем настроении народа, привыкшего за три с половиной десятилетия к тому, что не приходят на сыновей похоронки. По крайней мере — в массовом масштабе. И к тому, что солдаты не пропадают без вести и не сидят годами в зинданах… И ведь пока ничего из этого не предотвращено. Сейчас только конец семьдесят седьмого… И даже если то, о чем со мною говорил вчера Брежнев, осуществится, без помощи Андропова мне все равно не добиться цели, о которой он хочет, чтобы я ему сейчас рассказал.
— Надеюсь, вы не ждете, что я, как пионер, отчеканю, что моя цель — это мир во всем мире и всеобщая победа коммунизма? — спросил я.
Председатель КГБ усмехнулся.
— Если бы вы так ответили мне — я, быть может, вам и поверил, но всерьез бы не воспринял.
— Это хорошо. Потому, что все, что я скажу сейчас, не будет приятно ни вам, ни кому бы то ни было из тех людей, что определяют сейчас политику Советского Союза.
* * *
Андропов смотрел на человека, что сидел сейчас напротив него, и думал — ведь ничего не стоит вызвать конвой и велеть увести. А потом распорядиться, чтобы следственный отдел завел дело. За что — найдется. Был бы человек. При желании, можно разрушить все, что Рыжий успел натворить в стране. Разогнать этот его ЛИСИ, закрыть РПЦ, отнять все права у всех этих кустарей, огородников и прочих кооператоров. И завести страну в глухой, замшелый, ледяной тупик. Из которого выход будет только один — назад к капитализму. И все-таки, чтобы Рыжий сейчас ни сказал, он, старый чекист, умрет, отстаивая путь, который тот уже предложил для СССР. Умрет, потому что в глубине души уже верит, что это путь спасения.
— Я вообще не станут формулировать свою цель, — продолжал Рыжий. — Она станет понятна из того, что я расскажу. И вы, Юрий Владимирович, сами сделаете вывод, насколько искренне я стремлюсь к ее достижению… При этом, я буду говорить лишь то, что думаю, а не то, что принято. Не знаю, насколько это вас огорошит, но основной постулат моей, если хотите, философии, таков. Коммунизм, как бесклассовое общество всеобщего равенства, цель недостижимая в силу человеческой природы. Наверное, эту природу можно изменить, внеся коррективы в наш генетический код или соединив человеческий разум с бессмертными и совершенными машинами, но будем исходить из того, что человеческая природа еще очень долго останется неизменной. А у человека есть несколько базовых потребностей — в пище, в жилье, в безопасности, в продолжении рода, в самореализации и в расширении жизненного пространства. Постепенно, из века в век, человечество стремится к максимальному удовлетворению этих потребностей, как на индивидуальном, так и на общественном уровне. Простите, за эти прописные истины, но мне так легче выстроить логику… Когда создавалось первое в мире социалистическое государство, человечество сделало следующий шаг на этом пути. Шаг весьма смелый и радикальный. И именно только Россия, которая уже тогда представляла собой союз народов, культур, языков и вероисповеданий, могла такой шаг сделать. Не Европа, не Америка, не азиатские государства — Россия. Почему? Потому, что она единственная из глобальных