На площадке второго этажа его ждал сюрприз. Стена напротив была сплошным зеркалом в тяжёлой позолоченной раме. И в отражении…
В отражении рядом с ним стоял молодой человек. Высокий, темноволосый, с резкими чертами лица и злыми серо-голубыми глазами. Глазами Маргарет.
— Уильям? — Артур развернулся, но за спиной никого не было. Только в зеркале его сын стоял рядом, скрестив руки на груди.
— Пап, — голос звучал одновременно из зеркала и ниоткуда. — Наконец-то ты меня видишь. Хотя бы так.
— Это невозможно… Ты в Кембридже. Учишься.
— Был в Кембридже. Пока не получил письмо от мамы. Знаешь, что она написала? Что ты сошёл с ума окончательно. Что бегаешь по городу, размахивая тростью и бормоча о демонах.
Артур шагнул к зеркалу. Отражение Уильяма не отступило.
— Сын, это не то, что кажется. Я могу объяснить…
— Объяснить? Как ты объяснял свои запои? Как объяснял, почему мама плачет каждую ночь? Как объяснял свою одержимость делом Крамера?
— Уильям, послушай…
— Нет! — отражение вспыхнуло гневом. — Я слушал четыре года! Слушал твои стоны, жалобы, проклятия. Смотрел, как ты превращаешься в жалкую пародию на человека. И знаешь что? Мама была права. Ты умер в том пожаре. Остался только эгоистичный калека, упивающийся жалостью к себе!
Слова били больнее любых ран. Артур прижал ладонь к стеклу, и холод прошёл по коже.
— Я пытался быть сильным. Для вас. Но боль…
— Боль? — Уильям в зеркале усмехнулся. — Ты думаешь, только у тебя была боль? Я потерял отца! Мама потеряла мужа! Но мы не спивались, не прятались за стеной жалости к себе!
— Я знаю. И мне жаль. Невыносимо жаль. Но сейчас всё изменилось. Я изменился.
— О да, вижу. Новые игрушки, новые фантазии. Теперь ты не просто калека-алкоголик, а калека-алкоголик, который воображает себя охотником на демонов. Браво, пап. Отличный прогресс.
Артур сжал рукоять меча. Гнев поднимался волной, грозя захлестнуть разум.
— Ты не понимаешь. Это реально. Всё реально. Корпорация, контракт, существа из теней…
— Реально? Как реально то, что ты сейчас разговариваешь с зеркалом?
Осознание ударило как ледяной душ. Артур моргнул, и отражение изменилось. Теперь в зеркале стоял только он сам — усталый мужчина средних лет с безумным блеском в глазах.
Но голос Уильяма продолжал звучать.
— Видишь? Даже сейчас ты не можешь отличить реальность от галлюцинаций. Мама говорила, что ты принимаешь какие-то экспериментальные препараты. Что они вызывают видения.
— Это не препараты. Это…
— Магия? Древнее наследие? Пробуждение крови? — насмешка в голосе сына резала как бритва. — Знаешь, что я думаю? Ты просто трус, пап. Трус, который не может принять реальность. Который придумал себе сказку о героическом возвращении, вместо того чтобы признать — ты проиграл. Жизни. Боли. Себе самому.
Артур отшатнулся от зеркала. Где-то в глубине дома снова раздался крик — уже ближе, отчётливее. Но теперь он не был уверен, реален ли этот крик. Реален ли дом. Реален ли он сам.
— Я должен спасти этого человека, — прошептал он, скорее убеждая себя. — Дэниела Моргана. Он в опасности.
— Единственный, кто в опасности — это ты сам. И те, кто ещё верит в тебя. Хотя таких почти не осталось.
Зеркало треснуло. Тонкая линия пробежала от верхнего края до нижнего, расколов отражение пополам. И в этом расколе Артур увидел другую сцену.
Комната в студенческом общежитии Кембриджа. Уильям сидит на кровати, держа в руках старую фотографию. Семейный снимок десятилетней давности — Артур, Маргарет и маленький Уилл на пляже в Брайтоне. Все улыбаются, загорелые, счастливые.
По щекам сына текут слёзы.
— Уильям… — Артур протянул руку к зеркалу.
Но видение исчезло. Осталось только разбитое стекло и собственное искажённое отражение.
— Прощай, пап, — голос сына затихал, удаляясь. — Надеюсь, твои фантазии принесут тебе больше счастья, чем реальная семья.
Тишина обрушилась как лавина. Артур стоял перед разбитым зеркалом, чувствуя, как что-то ломается внутри. Не кости, не плоть — что-то более фундаментальное. Вера в себя. Уверенность в правильности выбора.
А что, если Уильям прав? Что, если это всё — бред умирающего мозга? Последняя фантазия разума, не способного принять правду?
Меч в руке стал тяжелее. Серебряное сияние потускнело, словно питаясь его сомнениями. Артур посмотрел на свои руки — живые, человеческие руки. Или ему только кажется? Может, он всё ещё сидит в кресле у камина, сжимая деревянными культями бутылку виски?
Крик раздался совсем близко. За дверью в конце коридора. Но теперь в нём слышались знакомые нотки. Голос Джонатана Крамера.
— Арти! Помоги мне! Они жгут меня заживо!
Невозможно. Крамер мёртв. Сгорел четыре года назад. Артур сам видел его обугленный труп.
— Это ловушка, — прошептал он. — Иллюзия. Попытка сломить волю.
Но что, если нет? Что, если каким-то чудом Крамер выжил? Что, если всё это время друг был заперт в этом проклятом доме?
Артур двинулся к двери. Каждый шаг давался с трудом, словно воздух сгустился до консистенции патоки. Сомнения множились, размножались, как раковые клетки.
Фантазёр. Псих. Неудачник.
Слова сына эхом отдавались в голове. Но под ними, глубже, звучал другой голос. Спокойный, уверенный. Голос человека, которым он был когда-то. Детектива-инспектора Скотланд-Ярда. Человека, спасшего семнадцать жизней.
Даже если это безумие, я должен довести дело до конца. Даже если это иллюзия, где-то есть реальный человек в реальной опасности.
Он толкнул дверь.
Комната за ней была точной копией его кабинета на Бейкер-стрит. Те же книжные полки, тот же камин, тот же персидский ковёр. Только всё покрыто толстым слоем пыли и паутины, словно прошло не четыре года, а четыре десятилетия.
В кресле у камина сидела фигура.
Повязки покрывали всё тело, от макушки до пят. Сквозь прорези виднелась обожжённая плоть, сочащаяся сукровицей. Запах — сладковатый, тошнотворный — наполнял комнату.
— Артур, — фигура повернула голову. Голос Крамера, но искажённый, словно проходящий через расплавленное горло. — Наконец-то. Я ждал так долго.
— Джонатан? Это правда ты?
— Кто же ещё? — существо попыталось улыбнуться, но повязки на