Прояснение наступило примерно через месяц. Естественно, что время в состоянии тотального опьянения удавалось высчитывать весьма посредственно, но это волновало меня не столь сильно. Я просто сел на кровати, свесив ноги на деревянный пол, укрытый дорогим персидским ковром, пытаясь собрать в кучку имеющиеся у меня знания. Логичная часть моего сознания старательно пыталась отрицать происходящую ситуацию, но что было делать? Просто-напросто ничего. Несколько раз я пытался хоть как-то вернуться в прошлую жизнь или ощутить, что я давно погиб, а это лишь бредни постепенно умирающего мозга. Только это был не бред и не галлюцинация. Мир был слишком реальным, пусть и значительно отличающимся от того, который я привык лицезреть на протяжении тридцати с лишним лет существования в мире земном. Теперь я был не частным уральским оружейником и предпринимателем Толчановым Егором Владимировичем, а молодым сибирским князем Ермаковым Игорем Олеговичем всего двадцати годов отроду. Да, это звучало безумно, странно, непонятно, но часть меня признавала эту деталь.
Что сказать о мире, в который я попал? В сущности, здесь не было страшных тварей, у людей не обнаружилось скрытых ранее магических способностей, технологии не сделали невероятный рывок, возведший человечество на новый уровень эволюции. Нет, это была всё та же Земля с Россией начала двадцатого века, но с одной ключевой деталью. Вот помните вы одну известную картину Репина конца девятнадцатого века? Да-да, именно ту, где Иван Грозный держит тело убитого им же собственноручно сына. Так вот, за такую картину в это время в ваш дом могли бы ворваться агенты Опричнины с целью задержания живым или мёртвым. Да-да, Рюриковичи умудрились сохранить власть на троне российском. Как им это удалось? Дело в том…
— Ваше благородие! — в комнату ворвался тот самый старикашка в чёрном фраке.
Какое-то время он стоял в дверном проёме, удерживая сухими руками двери и пытаясь успокоить тяжелое и быстрое дыхание, будто только что пробежал чемпионский марафон, затем он перекрестился двумя пальцами, тяжело выдохнул и проговорил, едва дыша:
— Ваше благородие, ваш батюшка преставился.
Глава 2
Полученная от прислужника новость, не сказать, что сильно меня поразила, скорее просто ввела в ступор, заставляя медленно восстанавливающееся сознание оттянуть силы в область другого направления размышлений. Остатки старых воспоминаний чуть ли не кричали о том, что прошлый глава династии Ермаковых тяжело болел, постоянно балансируя между жизнью и смертью. Судя по известным мне симптомам, это был не то рак, не то что-то иное, но неизменно оканчивающееся смертью в условиях современной медицины.
Был ли я расстроен? Нисколько. Где-то вдалеке души меня кольнуло сожаление, но ничуть не ярче, чем обычная эмоция о смерти какого-либо человека. Всё же, Ермаков Олег Константинович мне был абсолютно чужим человеком, бывшим просто отцом для моего тела и не больше. Можно даже сказать, что этой смерти я скорее был рад, как бы кощунственно это ни звучало. Почему так? По старой русской традиции главенство в роду передавалось от отца к старшему сыну, а я был единственным в семействе Ермаковых, являющимся прямым мужским наследником своего отца, а потому можно было быть наверняка уверенным в том, что всё наследство отправится под моё прямое управление. Из осколков памяти возникали воспоминания о том, что у меня якобы есть родной дядя Анатолий — человек далёкий от семейных дел, высокомерный и амбициозный. Однако же, всё своё небольшое наследство, полученное от моего деда, он быстро продал, перебравшись даже не в европейскую часть России, а в далёкую, но жаркую и полную возможностей Калифорнию. Нет, русский аристократ не принял гражданство США. Он вовсе не менял подданство российского царя на гражданство любого другого государства, а остался на подчинённой императору земле. Да-да, в этой временной линии государство Российское не совершило критической ошибки с продажей Аляски и полным уходом с земель Нового Света, а наоборот, ударными темпами смогло завладеть не только Аляской и Каскадией, но и всей Калифорнией, включая и одноимённый вытянутый полуостров.
— Когда это случилось? — спросил я, стараясь нагнать на себя как можно более мрачный вид, несмотря на сильнейшую головную боль и тошноту, волнами подкатывающую к горлу.
— Вчерашним вечером, ваше благородие. В одиннадцать часов по томскому времени профессор Твердянов констатировал смерть от опухоли в лёгких вашего отца. Городской гонец прибыл с вестью не далее, чем пять минут назад. — Лакей немного помолчал, а затем проговорил, пытаясь влить в голос всю свою скорбь: — Прошу принять мои искренние соболезнования, господин. Ваш отец был выдающимся человеком и ярким примером русской аристократии.
Я посмотрел на прислужника. Это был Владимир Евграфович, и ему, в отличие от меня самого, не приходилось прибегать к актёрским навыкам, чтобы прочувствовать горечь от утраты главы рода. Владимир связал со служением роду Ермаковых всю свою долгую жизнь. На этом свете этот высокий и худой мужчина жил уже седьмой десяток, почти шестьдесят лет из которых он положил на службу нашему семейству, успев повидать на этом посту не только моего отца, но и деда, память о котором в моей голове постепенно превращалась в бессмысленные картинки, лишённые всяческой структурированности и хоть какого-то смысла.
— Нужно ехать, ваше благородие. Ваша матушка сейчас находится в больших переживаниях и просит прибыть вас за трое суток, чтобы вы успели на похороны отца. Вы должны вступить в наследство и принять управление над всеми активами вашего отца. — Владимир взял небольшую паузу, промокнул выступившие на глазах слёзы небольшим белым платком, который сразу же искусно свернул, вновь вернув его обратно в нагрудный карман, но затем продолжил: — Вы же понимаете, что это не самая быстрая процедура. Только, — Владимир обвёл меня критическим взглядом, — в последнее время вы находитесь не в лучшем состоянии. Не сочтите за дерзость, господин, но если вы появитесь на похоронах своего отца в подобном виде, то точно выставите себя отнюдь не в лучшем свете. Я уверен, что на отпевании вашего отца соберутся многие знатные рода Сибири и Урала. Вы, как будущий глава семейства, должны поддерживать статус. Всё же, вы не очередная мелкая аристократия, а наследники великого первопроходца Ермака Тимофеевича. Должны поддерживать высокий авторитет, чтобы не посрамить имя своего пращура.
Да-да-да, угораздило меня