Фрёлаф нахмурился, пошевелил желваками.
— Что еще? — насторожился Харальд.
— Варт мне обещал: когда сам в поход пойдет, меня возьмет. И что теперь?
— Возьмет — иди, — успокоил сына Харальд. — С ним — не с Хельгу. С ним — можно. Его удачи на всех хватит. Вот возьми хоть второго Стемидыча, Рёреха. Они с Вартом везде вместе, и что? У Рёреха три драккара и воев четыре сотни. Как у сильного конунга. А у старшего Стемидыча один. Да и с тем, говорят, ему Вартислав пособил, потому как тот, что отец ему дал, ромеи сожгли. А еще это… — Харальд погладил ножны меча, с которым не расставался даже в опочивальне. — Такой подарок неспроста. Родовой. Я уйду, ты унаследуешь. А это значит что?
— Что? — переспросил сын.
— Что Вартислав нам теперь, считай, родня! — поднял палец смоленский конунг. — Так что иди с ним смело. И хирдманов я тогда тебе дам не из худших, и корабль новый. Тот, что сейчас наши мастера строят.
— Отец! — Фрёлаф расплылся в улыбке. — Ты… ты…
— А как иначе? — Харальд тоже заулыбался. — Ты же сын мой. Наследник…
[1] Имеется в виду озеро Суходольское, уровень которого в те времена был более чем на 10 метров выше, а упал вследствие непродуманной человеческой деятельности.
[2] Некоторое полагают, что моноксилы (однодеревки) — это этакие длинные корыта, выдолбленные из цельного ствола. Я же отношусь к тем, кто считает моноксилом кораблик, где из цельного ствола изготовлен только киль. Русские ладьи и скандинавские драккары — тоже моноксилы.
Глава 7
Глава седьмая. Алп-Барик бар Еремия желает и получает
Встали на собственных причалах. У Сергея теперь в Киеве и пристани свои, и склады, и даже небольшая верфь, не столько строительная, сколько ремонтная. И это кстати: перед дальним походом следовало тщательно осмотреть «Победу» и «Крепкого». Прастен займется. В «Хродгейре» Сергей не сомневался, а вот эти два пока полноценных ходовых испытаний не прошли.
Не успели выгрузиться, появился Милош.
Обнялись. Соскучился по другу Сергей. И по Искоре тоже. Но это потом. Сначала своих разместить, потом с купцами новгородскими разобраться, которые «его» товар везли. Но тут его Милош опередил.
— Я сам, — сказал он. — Все сделаю, княжич. Домой иди, тебя жена заждалась.
— Машег, ты со мной? — поинтересовался Сергей.
— Я к своим, — ожидаемо отказался Машег.
— Я с тобой, хёвдинг, — заявил Дёрруд.
— А?..
— С нашими хирдманами Грейп останется.
Ну Грейп так Грейп. Убийце виднее.
Вот сразу чувствуется разница.
Колхульда. Встреча строго по традиции: угощение с порога, отчет по хозяйству, и только потом — личное. Да и то по инициативе самого Сергея.
Искора: радостный вопль. Прыжок (беременность по фигу) с порога на шею. Потом… Нет, не сразу в койку. Сначала много-вкусно кормить, попутно загружая уши всякими новостями вперемешку с безудержным хвастовством, так быстро, что Сергей даже не успевал осмысливать сказанное. Только кивал время от времени и работал челюстями. Дальше ожидаемо. Поел? На ложе!
И тут они действительно зажгли. Благо относительно ранний срок и здоровье Искоры не препятствовали. Весь немаленький дом слышал. И завидовал, надо полагать. А когда наконец-то, часика через три примерно, оба выдохлись и, помывшись и переодевшись в чистое, спустились вниз, в трапезную, там уже угощался винишком Машег.
Очень и очень озабоченный Машег.
* * *
— Я предложил больше, чем стоит лучший жеребец из конюшни моего отца. И мне посмели отказать! — Алп-Барик, девятый сын двоюродного брата великого хакана всех хузар боговозлюбленного Беньяху, сидел на вытканном кувшинками и цаплями любимом ковре тархана Ноама, положив правую ногу, обутую в пыльный сапог, на любимую подушку Ноама, пил позапрошлогоднее, особо удавшееся вино, присланное Ноаму отцом, и взирал на тархана так, будто тот был его поваром или конюхом.
Ноаму очень хотелось взять Алп-Барика за шитый золотом ворот, а еще лучше — за старательно завитую, умащенную благовонным маслом бороду и треснуть рожей о колено. Раз этак десять. Чтобы свернуть на сторону этот тонкий хищный нос, превратить в лепешки эти пухлые, алые от вина губы…
Но нельзя. Ноам вынужден терпеливо слушать, вежливо кивать и улыбаться. Потому что одно неверное слово, сказанное сейчас, может быть передано Алп-Бариком отцу и дойти до чуткого уха Беньяху. И тогда недовольство хакана падет не только на самого Ноама, но и на весь его род. Что недопустимо. Но как донести до хаканова родича, привыкшего, что все его прихоти исполняются немедленно и беспрекословно, что ныне его желание невыполнимо? Ноам знал Вартислава и был уверен, что тот не согласится продать жену даже за целый талант золота.
— Почтенный бар Еремия, мне искренне жаль говорить тебе такое, но боюсь, что ты не сможешь получить эту женщину, — тщательно подбирая слова, произнес Ноам. — Ее муж — здешний хан. Родич хакана русов Олега, и тот весьма его ценит за ум и храбрость. Неужели эта женщина стоит дружбы, что есть ныне меж боговозлюбленным нашим хаканом Беньяху и хаканом Олегом?
Алп-Барик фыркнул, обрызгав вином ковер, подушки и собственные штаны.
— Хакан язычников наверняка дорожит дружбой с нами больше, чем с каким-то своим диким родичем. Устрой нам встречу, Ноам, и мы все решим.
— Барик, тебе так важна эта женщина? — напрямик спросил Ноам. — Учти: здесь не Итиль. Здесь другие обычаи. Хакан Олег может не пожелать ссориться с ее мужем,