– Это тебе, шиди, – небрежно сказал Чэн Цянь.
Хань Юаня поразила его «щедрость». Он смущенно принял угощение, испытывая при этом смешанные чувства.
В этом жестоком мире нищие напоминали бродячих собак, вынужденных бороться за выживание. Хань Юань привык хвататься за любую возможность урвать хоть маленький кусочек еды. Кто, находясь в подобном положении, найдет в себе силы и желание заботиться о других?
Хань Юань на мгновение ощутил теплоту в душе. Но одновременно с этим он недоумевал – похоже, его маленький шисюн оказался куда сильнее, чем он мог предположить. Чэн Цянь относился к нему с искренним великодушием.
Но Мучунь чжэньжэня было не так легко обмануть. Он видел, с каким отвращением Чэн Цянь отряхивал руки, будто прикоснулся к чему-то отвратительному. Он понял, что отданные Чэн Цянем конфеты не были проявлением щедрости. Он подарил их Хань Юаню, только чтобы не выказывать уважение к своему монстроподобному дашисюну.
Если подумать, самыми сильными искушениями, с которыми мог столкнуться ребенок в его возрасте, были еда и питье, но Чэн Цянь был способен сдержаться, не удостоив их даже взглядом, воспротивиться без всякой благодарности.
Мучунь чжэньжэнь с горечью подумал: «Этот маленький ублюдок такой упрямый. Если в будущем он не достигнет величия, то непременно станет великим бедствием».
Итак, маленький ублюдок Чэн Цянь был официально принят в клан Фуяо.
Первую ночь в павильоне Цинъань он провел без сновидений и спал до без четверти четырех следующего дня. Чэн Цянь легко уснул в новом месте, не терзаясь мыслями о доме.
На следующее утро Сюэцин причесал его, собрав волосы в пучок, и облачил в длинные нарядные одежды.
Обычно юношам, не достигшим двадцати лет, не нужно было перевязывать волосы и носить головной убор, но, по словам Сюэцина, Чэн Цянь больше не был обычным ребенком, так как теперь он состоял в клане бессмертных.
Самое большое различие между официальными кланами и «фазаньими» заключалось в том, что последние занимались невесть чем. Пусть начало истории «одомашненного» клана и было сомнительным, он все же обладал настоящими богатствами. Одним из них были талисманы. Бесценные заклинания, которые, если верить легендам, нельзя было получить и за несметные сокровища, здесь красовались повсюду, даже на деревьях и камнях. Указав на один из начертанных на дереве символов, Сюэцин сказал Чэн Цяню:
– Если третий шишу потеряется, просто спросите дорогу у камней и деревьев.
С этими словами Сюэцин шагнул к дереву, желая продемонстрировать.
– В Зал Неизвестности, – наклонившись к корням, прошептал он и пояснил: – «Зал Неизвестности» – резиденция главы. Третий шишу только вступил в клан, а потому сегодня должен получить от него наставление.
Зрелище, развернувшееся перед Чэн Цянем оказалось таким захватывающим, что он позабыл все припасенные слова. Корень, к которому обратился Сюэцин, слабо засиял.
* * *
Небо только начало светлеть, но солнце еще не взошло, и мерцающие, словно лунный свет, блики, собираясь вместе, рассеивали тьму и наполняли лес поистине волшебной атмосферой. Эти крохотные огоньки плыли по воздуху, оседая на камнях и деревьях. Наконец они превратились в сверкающую лесную тропинку.
Это был не первый магический артефакт, который видел Чэн Цянь, но первый полезный!
Сюэцин хорошо разбирался в человеческих чувствах. Он знал, что этот хмурый мальчик очень своенравен, а потому, видя, как сильно тот очарован, не стал указывать на это и подождал, пока Чэн Цянь придет в себя.
– Третий шишу, сюда, пожалуйста. Следуйте за светом.
Шагнув на дорожку, вымощенную светящимися камнями, Чэн Цянь почувствовал себя совершенно другим человеком, собирающимся войти в другую, новую жизнь.
– Брат Сюэцин, кто это сделал? – спросил Чэн Цянь.
Сюэцин не мог повлиять на привычку Чэн Цяня звать его «братом», оставалось только смириться с этим и отвечать на вопросы:
– Глава клана.
Чэн Цянь снова был потрясен, ему трудно было в это поверить.
Совсем недавно Чэн Цянь видел в учителе лишь забавного длинношеего фазана. Он не казался ни полезным, ни привлекательным – может ли быть, что он на самом деле не был мошенником?
Мог ли он обладать какими-то особыми талантами?
Мог ли он быть мастером, прямо как те, о ком слагались легенды, – кто сокрушал любые преграды и подчинял ветер с дождем?
Чэн Цянь попытался представить это, но обнаружил, что все еще не способен испытывать трепет перед учителем.
Следуя по сверкающей дорожке, Сюэцин привел Чэн Цяня в Зал Неизвестности.
Зал Неизвестности оказался маленьким домиком с соломенной крышей – ни магических артефактов вокруг, ни вывески над дверью. У входа висела лишь небольшая, размером с ладонь, деревянная дощечка с небрежно вырезанной на ней головой зверя. Зверь кого-то очень напоминал, но его имя ускользнуло из памяти Чэн Цяня. Рядом со звериной головой виднелись символы. Надпись гласила: «На один вопрос три не знаю»[43].
Домик выглядел более чем скромно и напоминал жилище бедняка – Чэн Цяню даже представилось, будто он вернулся домой, в деревню.
У входа в домик расположился маленький двор, в центре которого стоял трехногий стол – четвертую ножку заменял камень, старая столешница была испещрена трещинами. Сидевший за ним Мучунь чжэньжэнь, оправив полы одежд, внимательно вглядывался в блюдце.
Блюдце было сделано из грубой керамики, на скорую руку, а гончар, создавший его, видимо, не отличался мастерством – формой кривая посудинка напоминала нечто среднее между квадратом и кругом. На дне ее лежало несколько старых ржавых монет. Оттеняя причудливость друг друга, они несли едва уловимый отпечаток мрачной старины.
Чэн Цянь невольно остановился. В какой-то миг ему показалось, что учитель смотрит на монеты необычайно серьезно.
– О чем триграммы[44] поведали вам сегодня, глава? – улыбнулся Сюэцин.
Услышав вопрос, глава клана убрал монеты, спрятал руки в рукавах и торжественно сообщил:
– Дао Небес подразумевает, что в сегодняшнем меню должна быть тушеная курица с грибами.
Сказав это, он слегка подкрутил усы, закатил глаза и шмыгнул носом, выражая этим свое истинное желание.
Стоило Чэн Цяню увидеть выражение его лица, как в его памяти всплыл давно забытый образ. Чэн Цянь понял, кого напомнила ему стоявшая у входа табличка, и пришел к выводу, что вырезанная на ней звериная голова была головой колонка.
Невежественные сельчане ничего не знали о мудрецах, не говоря уже о буддийских и даосских писаниях. Даже боги, которым они молились, были фальшивками. С легкой руки деревенских неблагочестивые бессмертные, такие как «Великий святой Хуан» и «Великий святой Цин», превратились в божеств и обрели широкую известность.
«Великий святой Хуан» был духом колонка,