Через час парень вышел со двора со свежими тушками куриц, которые уцелели после расправы ночного гостя, и пошел в лес. Одну из птиц он положил на старый алтарь, а вторую оставил у кромки леса. Потом громко попросил прощения у обиженного им пса.
Мальчишки говорили, что им это показалось глупым, о чем они и сообщили своим родителям. А те отвесили каждому оплеуху и строго-настрого приказали не чесать языки о том, в чем не разбираются.
Тот пес больше не хулиганил, но не пропал и не ушел из деревни. Именно его детвора при моем появлении в поместье несколько раз демонстративно тащила топить. Тот не сопротивлялся, понимая, что с ним играют. А я выкупал несчастного, не зная, что псу на самом деле ничего не грозило. Получив от меня порцию котлет, тот уходил к кромке леса, откуда мог наблюдать за деревней.
И вот сейчас я отчего-то вспомнил эту историю, глядя на Гришаню. Парень ждал моего ответа, сощурив глаза.
— В суде мне нужно будет выступить экспертом, — проговорил я. — Так что волноваться мне не о чем.
— Главное, чтобы призрака доставили на заседание, — добавил за меня водитель, удивив своей осведомленностью.
— Вряд ли Свиридов решит препятствовать следствию, — возразил я. — Он уже пошел на сделку и не станет усугублять свое положение.
— Судья может и не решиться на такое, — заметил Гришаня. — А монархисты, которых он сдал…
Он не договорил, но я понял, что парень имеет в виду.
— Лидеры монархистов уже за решеткой, — возразил я. — А остальные не станут усложнять себе жизнь. Проще устроить своих за решеткой, чем загреметь в острог всем составом.
Гришаня зло усмехнулся:
— За решеткой им устроиться уже не выйдет, Павел Филиппович. Баланс сил строится, когда у тебя есть кто-то на воле. Те, кто сможет отомстить. А без лидеров черносотенцам на улицах край. Они развалятся на несколько мелких банд и будут грызть друг друга в попытках поделить остатки наследства. А уж в остроге монархистов быстро не станет.
— Не мне влезать в ваш привычный уклад с советами, но поножовщина в закрытом пространстве породит множество призраков, которые в конечном счете могут портить жизнь всем. И «Сынам», и надзирателям, которым придется вызывать для зачистки отдел шаманов, — начал я. — А если призраки пожрут живых, а также друг друга, и станут еще сильнее, шаманы могут с ними и не справиться. Некоторое время назад в остроге было неспокойно, и мне с трудом удалось там всех утихомирить.
Водитель нахмурился. Несколько мгновений он молчал, а затем задумчиво протянул:
— И то правда. Вот умеете вы убеждать! Неспроста едите свой хлеб. Я передам ваши слова Плуту, мастер-некромант.
— На то я и адвокат, чтобы уметь отстаивать свою позицию, — философски изрек я.
— А долго на адвоката учиться? — живо уточнил водитель. — Может мне тоже пойти? Умение-то хорошее.
— Три года лицея, потом еще столько же в институте, — честно ответил я и заметил в отражении зеркала заднего вида, как посмурнело лицо Гришани. — А, еще совсем забыл: после лицея тебя будет ждать год обязательной практики. Причем, скорее всего, тебя определят в жандармерию.
— Хотя, с другой стороны, не особо-то и хотелось, — буркнул водитель и свернул к зданию суда.
Территория была оцеплена кольцом из жандармов, не подпускающих к строению репортеров, которых уже собралось великое множество. Жандармерии удалось скрывать следствие против судьи ровно до той поры, пока Свиридову не было предъявлено обвинение. А дальше информация стремительно распространилась между репортерами. Причем я прекрасно понимал: этот маневр, скорее всего, запустил сам Анатолий Викторович. Если прокурор потребует наказание, отличное от того, что ожидал судья, завтра на первых полосах всех газет будет одна новость. Про судебный произвол и попытки снять с должности невиновного. А через пару дней начнутся демонстрации и пикеты, чтобы создать общественный резонанс. Причем начнутся они в районах, где про Свиридова даже не слышали.
Гришаня остановил машину на парковке и обернулся ко мне:
— Прибыли, мастер Чехов. Оживленно здесь сегодня.
Я кивнул в ответ:
— Подожди меня в машине.
— А я уж думал, что вы передумали, чтобы вас возил такой, как я, — внезапно оскалился парень, блеснув золотом.
— Какой? — невинно осведомился я.
— Ну, считай, что и не человек вовсе, — растерянно уточнил Гришаня.
— Человеком нас делает то, что находится здесь, — я положил ладонь на область сердца. — Поверь, я повидал множество людей, которых не назвал бы человеками. И встречал нелюдей, которые лучше многих моих знакомых.
— Вы про этого здоровяка, который Питерский? — негромко поинтересовался водитель. И тут же пояснил: — От него зверем несет за версту. Я такое чую.
— Он — прирожденный шаман, — серьезно заявил я. — И способен делать то, о чем его сотрудники даже не мечтают.
Гришаня напрягся, но я проникновенно продолжил:
— Фома Ведович сказал, что ты неплохой человек. Что на многое способен. А я доверяю его чутью.
— Может, он ошибся? — хмуро бросил парень.
— Значит, так тому и быть, — не стал спорить я. — Решать тебе.
— Вы правда так считаете? — уточнил Гриша, потирая предплечье с татуировкой, выглянувшей из-под закатанного рукава. — Верите, что я могу что-то решать?
— Только смерть нельзя исправить. Все остальное в силах живых, — ответил я и распахнул дверь.
С этими словами я покинул авто и направился к оцеплению. Жандармы быстро оттеснили репортеров.
— Прошу, Павел Филиппович, — произнес один из правоохранителей, проводив меня к воротам. — А ну, разойдись!
Последняя фраза относилась к журналистам, которые все же, хотя и с явной неохотой, создали для нас коридор. Со всех сторон щелкали фотоаппараты, а толпа гомонила, пытаясь задавать мне вопросы. Но из-за общего шума я не мог разобрать, что от меня хотят. А подходить ближе репортеры опасались. Жандармы могли призвать тотемы и активировать миньонов, которые не будут стесняться в способах разгона особо наглых репортеров.
Я миновал оцепление, передо мной любезно распахнули двери, и я прошел на территорию, которую словно разделила пополам незримая стена. Справа стояла машина жандармерии, на которой, очевидно, доставляли призрака. У транспорта тянулось оцепление из специального отряда Питерского.