— Ты зазнался, мальчишка! — громко сказал один из старших членов Ассоциации, суровый мужчина с седыми висками. — Думаешь, мы позволим тебе решать, кто будет править?!
В следующее мгновение тишина в зале была нарушена. Когоро исчез из своего места, и прежде чем кто-либо успел что-то понять, старший член Ассоциации уже лежал на полу с проломленной грудной клеткой. Когоро, с нечеловеческой скоростью и силой, вернулся на свое место, его глаза сверкали холодным презрением.
— Кто-то еще хочет возразить? — произнес он спокойно, его голос резонировал в зале, словно ледяной ветер.
Больше никто не осмелился заговорить. Смерть одного из их лидеров на глазах у всех полностью подавила дальнейший бунт. Люди сидели, не смея поднять взгляд, понимая, что любая попытка противодействовать будет караться смертью.
Когда заседание подошло к концу, Когоро вышел из зала, чувствуя удовлетворение. Ассоциация героев была его. Осталось лишь уничтожить тех, кто мог встать у него на пути, и мир будет принадлежать ему.
— Хирама, — сказал он, связавшись по коммуникатору с одним из своих верных агентов. — Начинай операцию. Пришло время очистить наши ряды от тех, кто не разделяет наши цели.
Хирама, находясь в тени, тихо кивнул. Он знал, что их путь — это путь разрушения, но он верил, что так они смогут создать что-то новое. Что-то, что принесет настоящий порядок.
Когоро остановился у окна, глядя на город, который расстилался перед ним. В его глазах горела холодная решимость. Он был готов к тому, что предстояло. Миротворец — теперь это имя будет означать не только надежду, но и железный порядок, где нет места слабости и страху.
Глава 40: Пробуждение
Фушигуро Мамагуро всегда была замкнутой девушкой. С детства ее жизнерадостность и любознательность подавлялись окружающими, особенно членами клана, в котором она выросла. Её родители, преданные делу клана, считали, что слабость и эмоции — это непозволительная роскошь, и наказывали ее за каждый признак самостоятельного мышления. Она росла в тени строгих приказов и суровых взглядов, лишенная поддержки и любви. Её пытались сделать послушной, полностью преданной клану и его интересам. Она привыкла к одиночеству, запираясь в себе и находя утешение только в книгах, которые стали её единственным способом избежать реальности.
Мамагуро часто находилась среди амулетов и магических символов, выполняя задания клана. Она не имела права на собственное мнение, её жизнь определялась долгом, и она не видела смысла искать путь к свободе. Однако внутри неё всё ещё теплилась крошечная искра надежды, которую никто не смог полностью погасить. Она хотела верить, что где-то существует мир, в котором её жизнь могла бы иметь другой смысл, где её бы любили и принимали такой, какая она есть.
В очередной раз Мамагуро пришла к капсуле с Тодзи, неся в руках старую потрепанную книгу, которую она любила с детства. Книга рассказывала о спасении принцессы рыцарем, о доблести и преданности. Это была её любимая история, в которой она видела что-то недостижимое, но глубоко желаемое. Она села рядом с капсулой и оперлась на холодное стекло, её глаза были усталыми, а мысли полны сомнений.
Она тихо открыла книгу и начала читать, но мысли всё время возвращались к её собственной жизни. Она чувствовала себя, как героиня этой истории, только которую никто не хотел спасать. Никто не протягивал ей руку помощи, никто не верил в её силу. Мамагуро вздохнула, глядя на Тодзи, погружённого в капсулу. Он был похож на неё, запертого в своём мире без надежды на спасение.
Мамагуро долго сидела, глядя на его лицо, размышляя о своей жизни и о том, что было бы, если бы она имела шанс изменить что-то. И вдруг в её голове возникла мысль — а что, если дать этому человеку шанс? Что, если освободить его? Она знала, что это может стать её концом, но внутри неё что-то подсказывало, что Тодзи, сможет изменить ее жизнь, даже если к худшему. Она вздохнула и, собрав всю свою решимость, решила рискнуть.
Медленно, с дрожью в руках, Мамагуро начала вводить команду на открытие капсулы. Тот же самый страх, что сопровождал её всю жизнь, снова возник, но она подавила его. Когда капсула начала открываться, её сердце замерло. Тодзи начал приходить в себя, его тело дернулось, и глаза медленно открылись, встречаясь с её взглядом.
Тодзи сразу понял, что находится не там, где должен быть. Его глаза полыхали гневом и жаждой мести. Он резко поднялся, вырвался из капсулы и, не успев прийти в себя, схватил Мамагуро за горло, поднимая её над землёй. Её ноги беспомощно болтались в воздухе, и дыхание стало прерывистым. Он сжал пальцы сильнее, желая уничтожить того, кто был частью всего, что привело его к этому состоянию.
Но внезапно Тодзи заметил что-то в её глазах. В её взгляде не было страха — только смирение и пустота. Её лицо было безмятежным, словно она уже давно приняла свою судьбу и готова была к любому исходу. В этом моменте Тодзи вспомнил себя. Вспомнил своё собственное детство, когда его подвергали гонениям, и как он, будучи ребёнком, чувствовал ту же пустоту и отчаяние, когда ему было всё равно, умрёт он или нет. Этот взгляд вернул его к тем дням, когда он тоже был готов сдаться.
Он слегка ослабил хватку, а затем отпустил её, позволяя упасть на холодный пол. Мамагуро тяжело закашляла, но не произнесла ни слова. Она подняла глаза на Тодзи, ожидая, что он убьёт её в следующий момент, но вместо этого он смотрел на неё холодным, оценивающим взглядом.
— Почему ты это сделала? — спросил он низким, резким голосом.
Фушигуро долго молчала, затем тихо ответила:
— Я просто хотела, чтобы кто-то… кто-то другой мог быть свободным. Даже если я сама никогда не смогу.
Тодзи нахмурился, его взгляд стал ещё более напряжённым. Он не знал, можно ли доверять ей, но что-то в её словах задело его за живое. Возможно, впервые за долгое время он увидел человека, который действовал не из выгоды или страха, а из искреннего желания дать кому-то шанс.
— Ты глупа, — произнёс он холодно, но не без намека на уважение. — Но я оставлю тебя в живых. Ты мне пригодишься.
Он отвернулся от неё, чувствуя, как силы постепенно возвращаются к нему, но он также чувствовал что-то ещё — слабость и ослабление из-за какого-то яда, которым его пропитали. Но главное, теперь