Я боялся до такой степени, что мое утро вот уже почти два месяца начинается с того, чего вообще никогда не делал и даже где-то в глубине души презирал: я делал зарядку, чтобы привести себя в рабочее состояние, а того, кто будет утверждать, что жизнь монарха – это сплошные празднества, лично велю на кол посадить, потому что мой день начинался в пять утра. Так вот, за зарядкой шло или обтирание снегом, пока он еще лежал и таять не собирался, или обливание холодной водой, если лень было тащиться на улицу, затем гигиенические процедуры, включая тщательную чистку зубов мелом. Бриться мне, к счастью, пока часто было не нужно, завтрак, в обязательном порядке содержащий овощи, так как выскочить в ближайшую аптеку за витаминками было невозможно еще лет… триста, может даже чуть больше, вот и приходилось есть овощи, в которых я уже через пару недель начал находить некое удовольствие, прямо как тот кот в анекдоте про гречку.
А вот то, что делал император, очень быстро подхватывали его подданные, некоторые, чтобы подражать, некоторые, чтобы попробовать, чего это он такого вытворяет… Петьку вот пристрастил, который жаловаться мне на произвол Михайлова притащился да застал голым по пояс в сугробе. Обтирание снегом после бани – это еще куда ни шло, но чтобы вот так. Шереметев даже забыл, зачем приперся. Долго смотрел на меня, а затем скинул дубленку, которую по моему примеру все-таки приказал себе пошить и даже серебряным шитьем умудрился украсить, и тоже в снег нырнул. Быстро оценив все качества новой одежки, Петька так же избавился от камзолов, ну а по его примеру этим начали заниматься и все остальные.
Я никого не принуждал, вот еще. А все потому, что знаю, как работает современная мне индустрия навязывания чего-либо. Нужно всего лишь нарядить в какой-нибудь костюм кого-то, на кого равняется большинство, добавить пару хвалебных статей, и вуаля, все хотят того же. А люди… ну а что люди, люди никогда не менялись и вряд ли поменяются, меняется лишь воспитание и отношение к жизни, ведь если тебе не приходится буквально выгрызать зубами, причем ежедневно, так необходимые для этой самой жизни ресурсы, то и ценить их ты очень быстро перестаешь и начинаешь херней страдать, вместо того, чтобы делом заниматься, вот и вся арифметика.
После завтрака шел обязательный кофе, вредно, но без него окончательно проснуться мне никак не удавалось, и начинался мой рабочий день на должности императора Российской империи. И вот честно, быть ученым было гораздо легче и проще.
Расписание так резко сместилось в сторону совсем уж раннего утра в тот самый момент, когда я понял, что не успеваю. А не успевал я сделать многое, когда день уже заканчивался, а дела не заканчивались и начинали копиться. А ведь мне всего пятнадцать, и я хочу время от времени сбрасывать напряжение и просто веселиться. Вот только на веселье времени оставалось все меньше и меньше.
– Государь Петр Алексеевич, голова казачий Арсений Выхристин челобитную подал, с просьбой принять его и выслушать, – Репнин вошел неслышно, плотно прикрыв за собой двери.
– Кто это? – я удивленно вскинул брови, повернувшись к Юре. Отравление Ушакова отодвинуло немного введение Митьки в новую должность моего секретаря, поэтому Репнин пока страдал за десятерых.
– Не знаю, – Репнин развел руками. – Да ведь каждого казака разве ж упомнишь? И каждый пятый – голова. А каждый второй Стенька Разин, – Репнин с трудом удержался, чтобы не сплюнуть на пол, так его перекорежило от одного имени знаменитого бунтаря.
– И о чем же он хочет со мной говорить? – я потер лоб. Немного болела голова, но и день был на редкость насыщен.
– Говорит, что хочет вслед за Шестаковым на Камчатку податься. Говорит, что Шестаков не прав, и с местными по-другому надо договариваться.
– А он, значит, знает, как с чукчами и тунгусами можно договориться? – я нахмурил лоб, нет, не помню такого атамана. А вот с местными на Камчатке и Чукотке делать что-то нужно было, это факт. Скоро Беринг вернется и про Аляску расскажет, нужно будет новую экспедицию собирать, и опыт мирного урегулирования конфликта с местным населением мне очень даже пригодился бы.
– Получается, что знает, – Репнин посмотрел в окно. Уже смеркалось, и на лице моего адъютанта разлилась усталость. Мы все устали. Надо бы развеяться да выходной себе устроить. Все равно все насущные вопросы вроде бы решены, а для других еще маловато народа было. – Вот, он набросал тут, о чем думает, – Репнин бросил на стол несколько свернутых бумаг.
– Ты же ознакомился с ними, сказывай теперь, что нам этот сказочник пытается в уши втереть?
– Если кратко, то он предлагает не строить остроги, а наоборот убрать существующие. Продвигаться в глубь территорий постепенно, а в тех местах, где хотим заложить поселение, не остроги ставить, а разворачивать торги. Местные же кочевники в большинстве своем, но те шкуры и меха, что они смогут нам на торгах отдать, точнее, обменять, компенсируют любые поборы, которые могут быть, а могут и не быть. Ну и миссионеры. Несколько попов обязательно должно быть в отряде.
– И сколько он людишек сможет набрать, чтобы свои задумки испытать? – я смотрел на бумаги, лежащие на столе. Как этот казачок дошел до того, что станет в итоге единственно верным решением?
– Говорит, что не меньше, чем пару тысяч…
Круто взялся, молодец. Надо бы и вправду встретиться, да поговорить с ним. А ведь Шестакова еще только ждет разгром и полное уничтожение его отряда в полторы тысячи казачков, теми самыми коряками и чукчами, про которых в мое время анекдоты рассказывали.
– Передай, что челобитная рассмотрена и что встреча назначена этому Арсению Выхристину послезавтра в полдень. Послушаем, что он нам скажет. Да, Павлуцкому отпиши, что ежели Арсению препоны будет чинить, то не доживет до того момента, когда его коряки прирежут. Пущай лучше перечень составит, что туземцы любят и на чем мену устроить можно будет.
Репнин кивнул и принялся быстро записывать то, что ему нужно было сделать, чтобы не забыть.
– Да и, Юра, сегодня ассамблею кто-нибудь проводит?
– Толстые решили потихоньку в свет выходить, – с готовностью ответил Репнин.
– Хорошо, значит, навестим Толстых. Вели запрягать.
Репнин позволил себе улыбнуться.
– И Петьку позови, а то шельма носу не кажет, все в посольском приказе ошивается. Указ готов о том, что в армии суконные камзолы зимние на романовские полушубки менять надобно, а ботфорты на валенки?
– Готов, – Репнин достал оформленный по всем правилам приказ. – Куда остатки девать будем?
– Как парадную пока оставить. Новую только на пошив не заказывать. Мастерские и пошивочные сумеют перестроиться?
– А куда им деваться? – Репнин посыпал указ песком, сдунул и скатал в трубочку. – Такую же штуковину, как у Андрея Иваныча, что ли, сделать, – он задумчиво смотрел на свернутый указ. – Зело удобная вещица получилась.
– Ну так сделай, – я подошел к окну и сложил за спиной руки. – А еще лучше, тем же пошивочным мастерским заказец сделай. Может, им понравится и начнут делать такие, да еще лучше и краше, и с задумками разными.
Репнин потер подбородок и кивнул, я же лишь улыбнулся. Папка – удобная вещь, и скоро ее удобства оценят многие, а я продавать их начну, помаленьку, чтобы сперва привыкли к новинке. – Ну что, к Толстым пойдем, девиц потискаем, да…
Мои мечты прервались самым радикальным образом. В дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения войти, в кабинет заглянул Михайлов.
– Государь Петр