А вот что им от меня, кроме польского наследства и попытки кинуть Австрию, нужно? У меня слишком мало данных. Даже для того, чтобы попытаться вывести хоть какую-то теорию, необходимо получить больше вводных. Ну тут как бы время есть, можно и в дипломатию поучиться поиграть с отменным игроком и интриганом с большим опытом выживания в той клоаке, что представляет собой Французский двор, потому что все, что я знаю о Шетарди, просто кричит о том, что я скоро буду видеть его едва ли не выглядывающим из дырки моего красного императорского унитаза, в общем, встречаться с ним мы будем часто.
В кабинет вошел Ушаков, на этот раз даже без стука, что заставило меня невольно поморщиться и напрячься, но тут я обратил внимание на его лицо и выскочил из-за стола, потому что Ушаков был землисто-серый и весь покрыт липким потом, который заливал ему глаза так, что тот не успевал вытирать его платком, зажатым в дрожащей руке.
– Государь, я спешил, как мог, но мне уже с утра нездоровится, и я… – и тут он закатил глаза и рухнул на пол, закатывая глаза.
– Митька! – я заорал и бросился к Ушакову. Черт! Что с ним? Удар? Вполне возможно, все-таки не мальчик уже. Вырвав из его рук папку, в которую Андрей Иванович вцепился так, что я еле разжал пальцы, отбросил ее в сторону и склонился над ним, чувствуя, как меня накрывает с головой панический ужас от осознания того, что я могу потерять его. Как, как мне помочь ему? Что делать? Я же не мед… и тут до моего обоняния донесся слабый аромат чеснока. Чеснока?! Ушаков уже давно жалуется на изжогу и не ест чеснок. Внезапно перед глазами пронеслись кадры из прошлой жизни.
Вот я только-только поступивший в аспирантуру юнец, впервые попавший в солидную лабораторию, был привлечен этим самым запахом к одному из столов, где на весах лежала горстка серого порошка. Именно от этого порошка и доносился этот самый запах. Но я-то ни черта не химик, поэтому придвинулся слишком близко, принюхиваясь, за что и получил по шее от Сереги, который именно что химик и в нашей связке отвечающий за химические составляющие выбранного нами совместного проекта.
– Отойди от стола, идиот! Ты что свою носопырку куда не надо тянешь? Еще лизнуть бы додумался.
– Что это? – я тогда потер шею, пытаясь вспомнить, какое именно из опасных соединений пахнет чесноком.
– Это мышьяк, Петька, слыхал о таком?
Мышьяк. Ушакова кто-то попытался отравить самым распространенным в данном временном промежутке ядом. Но Андрей Иванович не ест чеснок, так что добавить яд в пищу не получилось бы ни у кого, тогда его должны были попробовать доставить в организм другим путем, и именно этот путь сейчас не дает мне покоя. Дверь распахнулась, и в комнату влетел Митька. Я на секунду прервался от обнюхивания Ушакова и, повернувшись к слуге, приказал:
– Дохтура, быстро! Хотя нет, воду, много воды и мыло, а потом дохтура.
Пока Митька соображал, что от него требуется, пока до него дошло, что с его наставником что-то не так, пока побежал бегом, вопя во все горло, выполнять мои распоряжения, я наконец нашел источник запаха. Парик. Чертов парик – их давно нужно было всем приказать в топку отправить. Именно он вонял чесноком. Выхватив из кармана платок, я сорвал с головы Ушакова эти длинные букли и отшвырнул их в сторону. Затем подбежал к столу, на котором стоял кувшин с обычной водой, схватил его и ринулся обратно. Прежде всего нужно было убрать остатки яда с почти лысой головы Андрея Ивановича. Воды в кувшине было немного, но все, что было, я вылил ему на голову. Это действо привело Ушакова в чувства, и он попытался встать, но я не позволил ему этого сделать, навалившись всем телом.
В этот же момент в кабинет заскочил Митька, тащивший два ведра воды. И кусок мыла. Ушаков вяло сопротивлялся, пока мы в четыре руки мыли ему голову. Затем предстояло самое сложное.
– Андрей Иванович, пей, – я приподнял его голову, пока Митька, повинуясь моим приказам, выпаивал Ушакову воду кружку за кружкой. – Ну а сейчас немного поблюем, – пробормотал я, засовывая ему пальцы в рот и надавливая на корень языка, и едва успел вынуть пальцы, одновременно помогая Ушакову наклонить голову вбок, чтобы излить из себя выпитую только что воду. Когда все еще крепкое тело начальника Тайной канцелярии перестало содрогаться от спазмов, я снова с помощью Митьки перевернул его на спину.
– А теперь повторим, – еле слышно прошептал я, беря в руку кружку.
Когда прибежал Бидлоо, Ушаков уже сидел, привалившись спиной к столу, нам удалось с Митькой оттащить его от огромной лужи блевотины, хоть и большую часть которой составляла вода. Обессиленного Ушакова утащили в ближайшие покои, в которых стояла кровать, я же с трудом поднялся на ноги. Руки дрожали, и жутко болела голова.
– Прибрать здесь вели и ковер поменять, – я подошел к злополучному парику. – И кому тут слава Екатерины Медичи покоя не дает?
Парик нужно было забрать, но я понятия не имел, куда его можно было поместить, чтобы никто больше не траванулся. Тут мой взгляд упал на кувшин, из которого я поливал Ушакова. Засунув парик в кувшин с помощью кочерги и закрыв крышку, я поискал глазами место, куда его можно было поставить. На полках с книгами стояло несколько ваз, и я тут же поставил к ним кувшин, пряча его на самом видном месте.
– Государь Петр Алексеевич, а зачем ты Андрея Ивановича так наизнанку выпотрошил? – Митька скатал ковер и встал на ноги, легко закинув его себе на плечо.
– Чтобы яд из нутра его вывести, – я поднял уже становившуюся знаменитой папку, на которую чудом не попало ни капли того, что вытекало из Ушакова.
– Так ведь ежели яд через голову попал, то как он в нутре-то оказался?
Я посмотрел на Митьку и покачал головой. Вот как ему объяснить?
– Так надо было, Митька, сам же видел, что очухался Андрей Иванович, а то труп трупом валялся.
– И то верно, – Митька, подумав с полминуты, кивнул и направился к выходу.
– Не забудь потом помыться, а одежу с себя в стирку кинуть, – крикнул я ему вслед. Митька даже оторопел и остановился в дверях.
– Зачем?
– Ты мне поотнекивайся, – я сдвинул брови. – Ежели узнаю, что не выполнил наказа моего, выпорю.
Митька вышел, что-то бормоча себе под нос, вот ведь чучело, ну ничего, мы еще сделаем из тебя человека. Я же смотрел на кувшин и чувствовал, что меня начинает потряхивать.
– Репнин! – Юра влетел в кабинет, словно и не отлучался по моим поручениям. – Пиши указ. Ежели кто еще раз во дворец али на любую ассамблею явится обильно духами политый, али от кого потом будет разить так, что запахи сторонние, присущие отравам различным, будут их вонь перебивать, получать тому десять плетей, независимо от пола и возраста. Написал? Отлично, давай сюда, на подпись. Пущай Юдин в газете указ пропишет, а Михайлов вместе с Трубецким продумают, кого в качестве нюхача приставлять.
– При всех ассамблеях? – Репнин икнул.
– Нет, пока только при дворце. Пущай пока всех, кто тут постоянно трется, перенюхают да с самих себя начнут. – Меня трясло, и я не мог успокоиться. Что если бы брезгливый и немного параноидальный Ушаков, уподобляясь другим, не мылся неделями, а только духами на иноземный манер поливался? Сумел бы он не схватить гораздо большую дозу