— Эм-м… простите! — Фриц несмело поднял руку. — Ваша светлость, могу я также рассчитывать на ваше гостеприимство? Я хотел бы… — он отводил глаза от остальных сидящих за столом, — посмотреть, как оно там…
— В страшной Сибири? Вы не боитесь покрыться коркой льда, зарасти мхом и быть немедленно сожранным медведями?
Он немного приободрился:
— Но Хаген же живёт там? И до сих пор жив!
— Здравая мысль, молодой человек! — похвалил я. — Вы едете с нами.
ПОЧТИ ЧТО ХЕЛЬ
Всю ночь мне снились диковинные сны о том, как в сибирской деревне Карлук появилась немецкая улица, да сплошь из каменных домов на манер древнего фон-Ярровского особняка. Паноптикум. А в полдень субботы мы отчалили из Линца. Толку было сидеть здесь лишние сутки? Уж лучше мы потратим их, принимая в воскресенье немецких гостей в Карлуке, верно? А то привезти их и сразу же сбежать на службу было бы как-то не очень.
Хагеновские сёстры плакали, вопреки всем доводам рассудка, но госпожа Вильгельмина держалась мужественно, как и полагалось настоящей баронессе. А папаша фон Ярроу, по-моему, просто принял стаканчик шнапса для храбрости, и все страхи стали ему индифферентны. Он довольно быстро уснул в своей каюте, но через десять часов как следует выспался, сел на свободное кресло у иллюминатора, пару часов просидел, глядя, как дирижабль несётся сквозь ночь, которая никак не заканчивается, и его, кажись, накрыло.
Я проснулся от того, что Хаген при свете малого фонарика роется в аптечке.
— Что случилось?
Он вкратце описал ситуацию.
— Не там ты ищешь. На, я тебе из личных запасов дам, — я выдал бутылёк матушкиного успокоина.
— А можно в чай налить?
— Да без проблем! Даже лучше будет.
Я вышел в кают-компанию.
Папаша фон Ярроу сидел, обнимая себя руками, и, глядя в черноту иллюминатора, бормотал:
— Может быть, мы умерли? Наверняка умерли и попали в Хель, в этот скандинавский ад, где вечная ночь! Холодная тьма, в которой лишь изредка брезжут редкие огни…
Рядом стояла его жена и зябко куталась в шаль:
— Перестань! Что ты такое говоришь, Генрих?.. — но произносила она это таким голосом, словно и сама начинает верить в творящуюся вокруг мистику.
— Так! Папа, мама, я принёс вам тёплого чая, чтоб согреться! — Хаген бодро сунул чашки в руки родителей и следил, пока они всё не выпили.
— Мы умерли? — трагически спросил папаша, приживая к себе опустевшую кружку. — Скажи, сын, ты мне грезишься?
— Вряд ли, — Хаген забрал посуду и подхватил его под руку. — Пошли, тебя ждёт мягкая и тёплая постель. Вряд ли такое бывает в аду.
— Тоже верно, — согласился папаша фон Ярроу и пошёл.
Матушка побрела следом, не зная, что и думать.
Зато как они были рады проснуться утром, увидеть в окнах солнце, внизу — жёлто-зелёный осенний ковёр тайги, а в отдалении — приближающиеся причальные мачты воздушного порта. И город!
— Я вижу город! Многоэтажные здания! — почти по-детски воскликнул старый барон.
— А вы чего ожидали? — усмехнулся я. — Целое поле землянок, навроде сусличьих нор?
— Я… — он немного смущённо помялся, — откровенно говоря, не могу сказать наверняка. — Он потёр лоб и спросил: — Ваша светлость, я не говорил ли я ночью чего-нибудь…
— Чего?
— Чего-нибудь странного?
— Вряд ли.
— Но мне кажется, я помню…
— Полагаю, вам всё приснилось.
— Вы так думаете?
— Определённо, — уверил я и пошёл готовиться к выгрузке.
08. НЕМЦЫ, ОБОРОТНИ, ИМПЕРАТРИЦА…
ШРЕКЛИХЕС СИБИРИЭН
Машину я подогнал к самой аппарели. И порадовался за себя, что догадался дойчам сказать про тёплые вещи. И всё равно госпожа Вильгельмина, высунув нос из тёплого нутра дирижабля, воскликнула:
— О майн Готт, как же холодно! — и принялась активно кутаться в меховое манто.
Ну холодно, конечно. Климат у нас такой, резко континентальный. Сентябрь уж кончается. Днём может и плюс двадцать быть, а ночью, к примеру — минус десять. Вон, иней на траве не весь сошёл, в тенях ещё беленьким отблёскивает.
— А вы, мама, побыстрее к машине, — подцепил её под локоток Хаген. Испугался, поди, что матушка сейчас назад в дирижбандель забежит и больше носа не покажет — вези её домой…
Глава маленького клана Ярроу бодрился, но тоже зябко кутался в пальто и опасливо озирался по сторонам. Пока около нас не остановилась фырчащая мотоколяска и с неё не спрыгнул принц прусский. Генрих фон Ярроу сделался похожим на спаниеля, обнаружившего добычу. А принц откинул щиток шлема и чинно со мной раскланялся:
— Доброе утро, Илья Алексеевич! Доброе утро, господа.
Мотоколяска была, кстати, собственностью компании «КТК», Афоня счёл необходимым приобрести парочку для таких вот важных далеко живущих работников. Дешевле, чем авто, в несколько раз, и шофёра отдельного задействовать не надо.
— Доброе утро, Фридрих. А ты чего тут в воскресенье?
Фридрих, к слову, тоже был наряжен в кожаную утеплённую тужурку. Ему моя маман живо объяснила, что с холодом заигрывать не стоит, и что сибиряк — это не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто по погоде одевается. А когда едешь, ещё и продувает нехило. Единственный минус тут в том, что днём ты свои манатки на себе тащишь. Впрочем, ему-то можно было подстёжку в коляску бросить, если жарко станет. Штаны у Фридриха были тоже кожаные, и от ветра, и от грязи удобно. Ботинки специальные мотоциклетные, модные до ужаса. Первый парень на деревне, куда деваться!
— Сегодня важный груз уходит на север, — он энергично упёр руки в боки. — Перегрузка с одного борта на другой, я хочу лично проконтролировать, чтобы никаких ошибок.
— А-а, ну давай!
— Честь имею! — Фридрих щёлкнул каблуками, кивнул всем, вскочил на свою железяку, зарычал мотором и умчался.
Дойчи, только и успевшие пролепетать: «Доброе утро…» — растерянно глядели ему в след.
— Простите, а это… тот самый Фридрих? — спросил папаша фон Ярроу.
— Именно так папа, — очень серьёзно кивнул Хаген.
Родители переглянулись и молча сели в машину. Мы с Хагеном — вперёд, я за руль, гостей на заднее сиденье посадили.
* * *
Мы проехали мимо училища, ненадолго