— Прежде всего, Ваше Величество, вы одинокий мужчина. И было бы странно, если рядом с вами не появилась бы женщина. И какую участь вы ей уготовили? Тайной содержанки? Или можно решить все цивилизованно, как принято в просвещенных странах?
— И чем ты нынче занимаешься, важное лицо государства? — с усмешкой поинтересовался я у красной как рак Агаты.
— Ко мне ходят люди со всякого рода прошениями. Получить место при дворе. Облегчить участь родственника, попавшего в ссылку. Пристроить детей на службу. Хлопочут о пенсиях, о потерянных имениях. Иногда просто хотят завязать знакомство. Приглашают к себе в дом. Расспрашивают о том, что всех ждет. Дипломаты пристают с вопросами о политике.
— Вы уже до послов добрались⁈ — ужаснулся я.
— Какие к нам претензии⁈ — тут же вмешалась Августа. — Так принято!
— Так принято, так принято… — передразнил я ее. — Много воли взяли! Накажу!
— О, мы этого так ждем! Накажи нас, государь!
Они снова на мне повисли.
Шах и мат, царь-батюшка! Увы и ах, мужчины побеждают на поле брани, а женщины в альковах и в дворцах. Так принято! Тьфу…
«Впрочем… — задумался я,– в идее фаворитки что-то есть».
Вдруг меня прошиб холодный пот. А что будет, если Агата залетит? Почему только Агата? И Августа!
Я обнял девушек и незаметно пошарил рукой, пытаясь понять, не потолстели ли они.
«Нужно попросить Максимову их осмотреть. Обязательно».
(1) В 1782 г. Северный и Южный Департаменты были объединены, и появился знаменитый Форин Офис.
(2) Платина легко вступает в соединение с золотом. Поскольку считалась бросовым металлом, ее активно применяли фальшивомонетчики. Поэтому до 1778 г. испанская корона всеми путями пыталась ограничить поставки платины в Европу.
(3) Салоны Парижа сыграли важную роль в подготовке Французской революции. Но два важнейших — салоны мадам Жоффрен и Жюли Леспинас — прекратили свое существование к 1776 г. Единственное исключение — салон мадам Анн-Катрин Гельвитус, просуществовавший до взятия Бастилии. Но он находился в пригороде, в отличии от придуманного нами салона боярыни-рюс.
(4) Деревянный бельведер на доме Пашкова сгорел в пожаре во время оккупации Москвы Наполеоном. Восстановлен в каменном виде и в несколько отличном от первоначального.
Глава 3
Я поднимался по лестнице в неприметном доме на задворках здания Сената, чтобы встретиться с загадочной персоной, которую привез сеньор Фарнезе. И дом, и прислуга принадлежали Тайной экспедиции. Мой давнишний знакомый иезуит сразу по прибытии в Петербург попросил о строжайших мерах изоляции и не возражал, чтобы ею занимался Шешковский. Так что в моей безопасности можно не сомневаться, если только человек-маска не накинется на меня с каминной кочергой. Все остальное, что можно было бы использовать как оружие, давно изъято. Даже тщательный обыск провели на предмет обнаружения флакончика с ядом. И осмотрели перстни на предмет скрытых игл. Все было чисто. И покорность моих гостей однозначно свидетельствовала: мне демонстрируют самую высокую лояльность. Хитрые иезуиты знали, как растопить лед моего недоверия и начать переговоры в куда более доброжелательной атмосфере, чем та, в какой протекала моя первая беседа с Фарнезе.
Мне было чем ответить, шел не с пустыми руками, — с подарком. С хорошей волчьей шубой, неприметной, как любят иезуиты, и теплой. Впрочем, захотят соболя — будет им и соболь. Если придем к взаимоприемлемому договору. Чтобы он состоялся, я нес с собой тяжелый портфель с бумагами.
Все не так просто, как я нарисовал итальянцу. Пока готовился к встрече, выяснил, что мое предложение насчет Амура — в некотором смысле, шкура неубитого медведя (или волка, ха-ха!). Принадлежность левого берега Амура России документами, которые мне предоставили сотрудники азиатской экспедиции МИД, не подтвердилась. Нерчинский договор, будь он неладен, заключенный под жерлами маньчжурских пушек (1). И последующее пограничное разграничение. Была у меня мысль схитрить, сослаться на неоднозначность трактовок переводов, предъявить, в конце концов, на коленке сварганенную фальшивку… Ан нет, не выйдет! Тексты договоров на сложных переговорах в 1689 году составляли… иезуиты. Брали от наших взятки мехами, а играли против нас. Так что мне предстоит выкручиваться, если я хочу и впредь иметь дело с Орденом Иисуса. И у меня есть план, как выйти из трудного положения.
Вошел в зал без стука, без предупреждения — как хозяин, которым собственно и являюсь. Загадочный незнакомец меня ждал с открытым лицом, откинув капюшон. Стоял около камина, грея спину в тепле его очага. При моем появлении низко поклонился. Но я успел заметить землистый цвет его худого лица и мягкие черты коренного южанина-средиземноморца. А ведь ему должно быть чертовски холодно!
— Я принес вам подарок, — сообщил я по-немецки, и иезуит принял сверток, дав понять, что языковых сложностей в общении не будет, — Шубу с царского плеча. У нас так принято. Возьмите и укройтесь без церемоний. Каминного жара вам явно недостаточно, чтобы согреться.
— Холод темницы, кажется, навечно впился в мои кости, и его не изгнать даже солнцем благословенной Флоренции, моей родины. Благодарю за подарок, Ваше Величество, и разрешите представиться. Генерал ордена иезуитов, Лоренцо Риччи.
Черный папа⁈ Я удивленно вздернул брови, ничуть не рисуясь. Иезуит остался доволен моей реакцией. С явным удовольствием взял шубу и накинул на плечи. Позволил себе легкой улыбкой обозначить удовольствие от подарка.
— Присядем? — изобразил я радушного хозяина.
— С преогромным удовольствием. Уместно ли мне предложить вам, государь, горячего вина?
Я покрутил головой в поисках чайника. Риччи, мягко улыбаясь, продемонстрировал мне искусство глинтвейнщика. Плеснул из бутылки красного вина в оловянную кружку и сунул в нее раскаленную в камине кочергу, предварительно сыпанув немного специй. Зашипело. В воздухе разлился резкий винный запах и тонкие нотки корицы, гвоздики и померанца. Так быстро и ловко все проделал, что я не успел испугаться горяченного железа в его руках.
Кочерга вернулась в камин. Риччи разлил ароматное вино по небольшим толстым глиняным кружкам и, не говоря ни слова, протянул одну из них мне. Свою демонстративно пригубил первым.
Мне нравилось его спокойная уверенность. Вся его манера держаться, не суетная, деловая, говорила об одном: ему привычны встречи на высшем уровне, его не смутить ни королевским, ни императорским титулом. Я решил воздержаться от вопросов об обстоятельствах его освобождения; захочет– сам расскажет.
— С чего начнем?
— На усмотрение вашего величества.
— Тогда — с моих вопросов. Почему вы здесь? Нет, я понимаю, что ваша цель —