– Папа пришел!! – кидается к нам.
Сантино встает, готовясь подхватить ее на руки, но перед этим слегка склоняется ко мне, напоминая о своем предложении:
– Подумай хотя бы, я подожду сколько надо.
3
Ждать приходится достаточно.
Видимо, я становлюсь слишком опасливой, а может, это первые признаки старости, которые годам к 60 перерождаются в настоящую паранойю и боязнь чего-то нового. Во всяком случае, я не решаюсь дать Сантино скорый ответ.
Продолжаю работать, Оливия начинает ходить к нему в гости. Подозреваю, это из-за того, что ему неловко сидеть с ней у нас, когда в доме моя мать. Она недолюбливает Сантино с недавних пор по понятным причинам и скрывать этого не намеревается.
К концу августа мы с Оливией отправляемся по магазинам за школьной атрибутикой, и она упрашивает взять отца с нами. Конечно, не остается ничего другого, как согласиться, – на удивление, у Сантино не оказывается никаких дел и он тут же соглашается. Весь день мы мотаемся по магазинам, выбирая портфели, на большинство из которых Олив хмурит брови, и лишь один, из мужского отдела, ей вдруг нравится.
– Он же черный, – скептично кривлюсь.
– Ты не понимаешь, он крутой! – упорствует она, нацепив его на плечи.
Я поднимаю глаза на Сантино. Тот жмет плечами и усмехается:
– Ну если он ей нравится, то какая разница, какого цвета, нет? Я вообще без портфеля ходил.
– Ты вообще непонятно зачем в школу ходил.
В итоге все-таки соглашаюсь, и мы берем этот идиотский портфель, зато у Оливии радости полные штаны и она говорит, что мы самые классные и клевые, а в школе ей все обзавидуются. Лично я так не думаю, потому что и сам портфель мне не нравится, но видеть ее счастливой приятно по любому поводу.
Потом идут пенал, учебники, тетради и форма. Причем последнее Сантино успевает оплатить раньше, чем я достану карту. Сумма там немаленькая с учетом того, что денег у него нет.
– Не стоило.
– Порядок, – отмахивается он, – она же и моя дочь.
– Откуда у тебя деньги?
– Я работаю.
– Кем?
Но он не успевает ответить, потому что Олив, поняв, что с папы тоже можно что-то стрясти, уже тащит его к витринам с игрушками.
К концу дня мы уже все уставшие, зато с полным школьным набором. Оливия так возбуждена, словно прямо сейчас пойдет в школу. Рассказывает нам, что, оказывается, Мегги тоже идет в ту же школу и надеется, что, может быть, они будут учиться в одном классе.
Перед тем как распрощаться, Сантино предлагает нам завтра пойти прогуляться или сходить на аттракционы. Олив конечно же скачет от радости, а он переводит взгляд на меня, давая понять, что зовет нас обеих.
День прошел неплохо, и я соглашаюсь, вызвав тем самым улыбку на его губах.
На следующий день мы отправляемся на аттракционы, и пока Олив катается на всем, что можно опробовать, Сантино покупает мне сахарную вату. Я предполагаю, что это скорее Оливии, но он заявляет, что это именно мне.
В итоге мы едим вату вдвоем, полностью извозившись в сахаре, словно идиоты. А когда вскоре начинается дождь, остатки липким сладким дождем стекают по нашим рукам.
– Теперь ты еще более сладкая, – усмехается Сантино, подмигнув мне, а я со смехом толкаю его в плечо.
Кажется, мы вновь вернулись в наше лето.
Стоит нам оказаться вместе, и будто исчезают все проблемы, которые кажутся такими существенными, когда мы порознь. Тут же вроде и не так страшно оказаться в Чикаго, и совсем не так ужасно отдать Олив в обычную школу, а не частный лицей. Не так кошмарно, что я работаю администратором в местном захудалом магазине с колумбийским дипломом, а живу в гостевой комнате материнского дома.
Когда мы вместе, все начинает играть другими красками. Будто любовь способна менять взгляд на мир, положение, вещи. Выдавать их более радужными и светлыми, чем они есть на самом деле.
Может, в этом и есть залог семейного счастья?
В конце концов, под конец месяца, когда Олив уже предстоит пойти в школу, я говорю Сантино, что согласна попробовать все сначала. Точнее, с середины, с конца или откуда мы там встали на паузу. Он смеется и притягивает меня к себе. Впервые с момента развода мы целуемся.
Он предлагает перетащить вещи прямо сейчас, но я говорю, что лучше завтра. Утром сообщаю маме все как есть, и она сильно злится. Говорит, что жизнь меня ничему не учит, а от таких, как Сантино, еще с молодости нельзя было ожидать ничего хорошего, и в течение жизни он лишь это стабильно доказывал.
Впервые мама проявляет ненужное упорство в своей точке зрения, и мы сильно ссоримся, невзирая на то, что Олив может все это слышать. В итоге мама говорит, что моя жизнь давно бы сложилась, если бы я нашла подходящего мужчину, а я заявляю, что прежде чем раздавать свои советы, пусть она их испробует сначала на себе.
Жестоко указывать маме на ее одиночество, но она сама меня вынудила. Зачем так говорить? Я люблю Сантино, и он вроде бы избавился от всего дерьма, что было, у нас дочь и что плохого в том, что мы хотим попробовать вновь? Зачем говорить эти гадости? Тогда я тоже имею на это право.
В итоге, когда к обеду Рамос заявляется помочь с вещами, то мама, демонстративно вздернув нос, уходит из дома и не возвращается до самого нашего «отъезда». Какое громкое слово для пары кварталов отсюда.
Дом отца Рамоса (упокой господь его душу) нисколько не изменился, только если стал еще более непрезентабельным. Очевидно, Сантино не озадачивался тем, чтобы сделать тут ремонт, но пока и так сойдет. Оливии он отдает свою юношескую комнату, а сами мы поселяемся в бывшей комнате его отца.
Кровать большая, но чертовски жесткая и вся промятая. Но это ерунда – я счастлива, потому что мы снова вместе. Будем растить дочь, любить друг друга и наслаждаться теми небольшими подарками жизни, которые получаем.
Может, с самого начала не стоило тянуться к чему-то заоблачному, а надо было просто жить и радоваться? Может, счастье все это время было у нас под носом, но мы упорно его не замечали, глядя на солнце, которое нас ослепляло с тем, чем дольше мы на него смотрели?
Когда я говорю