2
Конечно, для меня не стало сюрпризом, что Сантино в Чикаго. Кэти мне об этом сообщила сразу же, едва я приехала. Это стало чуть ли не первой новостью, когда мы встретились.
Когда я спросила, по какому поводу и известно ли ей, на сколько, подруга пожала плечами и заявила, что он вроде как сюда переехал, – ну по крайней мере приехал еще в конце осени и с тех пор не уезжает.
– Живет в отцовском доме, – заявляет она, – сам-то его папаша уже год как помер, дом, видимо, ему оставил.
Вероятно, за эти неполные два года он успел просадить все, что у него оставалось, когда мы разводились, раз уж он вернулся в Чикаго и поселился в доме отца.
– А сам он как? – спрашиваю я, – в смысле, ну ты поняла…
Кэти понимающе кивает. Никто из нас не забыл о недуге Сантино.
– Знаешь, я свечку не держала, – протягивает она, откусывая эклер, – но вроде как адекватный. Типа, я не знаю конечно, но пьяным я его точно ни разу не видела, хотя часто пересекаемся на улице. Ну вроде и под наркотой не сказала бы…
– Может, просто хорошо скрывает, – устало бурчу я, – от меня он полтора года умудрялся это утаивать.
– Может быть, – жмет плечами Кэт, – но сдал он за это время ого-го, конечно. Ну как мне кажется.
Я молча отпиваю из чашки.
– Думаешь с ним встретиться?
– Зачем?
– Не знаю.
– И я не знаю, – отвечаю.
В итоге я так и не прихожу после того разговора ни к чему конкретному. Вроде знаю, где его найти, знаю, где он живет и что он здесь, но ничего не предпринимаю. Я вроде как хочу его увидеть, вновь попытаться что-то слепить, но понимаю, что это опять может все кончиться, как и в предыдущие разы.
А у меня и так сейчас не лучшая полоса в жизни, чтобы самой добавлять себе проблем. В итоге я и забываю о Сантино, пока в тот день Оливия не врывается в дом с рассказами о встрече с папой и обвинениями ко мне.
Что ж, стоило ожидать, что однажды это случится. Оливия постоянно шастает по городу с Мегги, и было бы странно, если бы однажды, живя здесь постоянно, она не напоролась на Рамоса.
Конечно, я говорю, что сама ничего такого не знала, и если бы знала, то конечно мы бы встретились, и так далее и тому подобное. Сама же понимаю, что теперь игнорировать Сантино не получится. Оливия, пока у нее еще не началась школа, начинает каждый день канючить о встрече с отцом, а я трусливо ссылаюсь на работу, находя все новые причины.
Проходит порядка недели, когда Сантино сам объявляется на пороге нашего дома. Я и не ожидаю, что это он. Как раз за полчаса до этого мама ушла в магазин, потому, когда раздается стук в дверь, я просто решаю, что она забыла ключи или полные руки пакетов, потому спускаюсь открыть.
В том, в чем есть. Старая футболка кое-где в пятнах, заколотый пучок на голове, домашние шорты. Только сейчас это выглядит не свежо, как выглядело бы лет в 17, а скорее устало. Больше похоже на облик домохозяйки, нежели небрежной девчонки.
Открываю дверь и замираю.
Он смотрит на меня, и легкая усталая улыбка дергает правый угол его рта, однако тут же позволяет вернуться к исходному положению. Кэти не преувеличивала, говоря, что он сдал.
Стоя сейчас в полуярде от него, я ощущаю эту пропасть в годах между нами. И пускай биологически мы одного возраста, но физически и морально, глядя в эти заломы у губ и потухшие глаза, осознаю, что между нами точно теперь лежит не одна бездна лет.
Сантино будто поздоровался с первозданным отчаянием и даже пожал ему руку.
Это сказалось и на его внешности. Он заметно постарел. Нет, не стал вдруг стариком лет пятидесяти, с сединой, залысинами и вставной челюстью, но меньше тридцати пяти сейчас я бы ему точно не дала. Морщины, которые у меня только начали появляться и которые я каждое утро рассматриваю в зеркало, замазывая кремами, у него уже несвойственно возрасту заметно углубились.
Я слышала, что наркотики делают подобное с человеком. Неужели после моего ухода и хоть какого-то контроля он все-таки пересел на что-то еще более тяжелое? Был ли в его жизни героин?
Или, может, он в самом деле их смог бросить, – а это результат его решения? Я не знаю.
Просто стою и молчу, пока он наконец не склоняет голову и не спрашивает:
– Впустишь?
Голос его бесцветный, словно из него разом выкачали всевозможные краски. В какой-то момент мне даже кажется, что я вижу лишь тень Сантино и надо дождаться, пока он сам подойдет. Кажется, он замечает мою озадаченность, и горькая усмешка мелькает на его губах.
Я неопределенно жму плечами.
– Олив сказала, что вы теперь живете у твоей матери, – объясняет он, откуда знает адрес, – вот я и решил… прийти.
– Да, она говорила, что видела тебя.
Он улыбается:
– Помнит меня.
– Конечно, ей ведь было не два года, когда мы… развелись, – говорю я, – первые месяцы она постоянно о тебе спрашивала.
Улыбка сходит с лица Рамоса, словно он понимает вдруг, что упустил что-то важное. Он все еще стоит на пороге, и я отхожу чуть в сторону, давая ему пройти:
– Но Олив сейчас нет. Она гуляет с подругой.
Он отстраненно кивает и не спеша заходит внутрь. Мы так же молча доходим до кухни, но с ней связано слишком много нашего личного, потому сделав чай, я предлагаю ему перейти в гостиную. Кажется, он понимает, почему именно, но, может, и нет. Соглашается, и мы садимся в кресла друг против друга.
– Неважно выглядишь, – говорю я, скорее как факт, чем с желанием задеть.
– Знаю, – усмехается он, – зато ты, как всегда, прекрасна.
– Не надо, – хмыкаю я, – у меня есть зеркало, Сантино, и я все вижу.
– Значит, тебе пора проверить зрение.
Раньше бы его флирт заставил меня покраснеть или улыбнуться, но теперь он настолько неуместен, что мы просто оба замолкаем и в тишине слышно, как потягиваем чай из чашек.
Кажется, Рамос понимает, что раз пришел, то должен заговорить первым. Да и не только поэтому. Много причин. Но вместо объяснений своей жизни за