— Замечательно! Сразу две свадьбы и сыграем!
— А… Федор не устроит ничего?
— Не успеет. В один день его свадьба будет, в следующий моя.
— А Патриарх? Бояре? Сейчас ведь такой лай поднимется! Скажут, порченная я, больная, век обратного не докажем!
Борис кивнул.
— Потому и поговорю я с каждым из бояр. Это Федька, дурак, за тобой хвостом ходил, ничего вокруг не видел. А я каждой боярышне уж жениха хорошего подобрал, успел приглядеться, кто кому по нраву.
Устя фыркнула.
— Государь, ты никак свахой работать решил?
— Дразнишься?
— Немного, — Устя уже улыбалась во весь рот. — Это ты и хочешь боярам предложить?
— Конечно. Не царевич, а все ж добыча будет хорошая. И отцам их лестно, царь посаженным отцом на свадьбе будет, царица — крестной у первенца, когда ты не против?
— Не против, Боря.
— Вот и ладно. Боярам почет и дочери устроенные, нам поддержка. Понятно, кто-то сердце на нас затаит, но постепенно справлюсь я с этим. А сейчас — поддержат.
— Умный ты.
— Так и ты, Устинья свет Алексеевна, не в капусте найдена. Потому и будет нам хорошо вместе, что два умных человека завсегда договориться смогут. Ты со мной, я с тобой, так и жить будем. Обещаю, буду к тебе прислушиваться.
— А я обещаю тебя слушать. Не говорю, что покорной буду, не смогу я уже, наверное. Но действовать всегда буду в твоих интересах.
— А мне и того довольно. Я себя отдельно от Россы не мыслю, вот и ладно будет.
Устя кивнула.
— Тогда делай, Боренька, что задумал, а я тебя поддержу, как смогу. Слово даю.
— Вот и ладно, Устёна. Вместе мы отныне и с любой напастью справимся.
И ладонь девичья в мужскую ладонь легла доверчиво, союз закрепила, пальцы переплелись, сжались — и тепло обоим стало. Покамест просто тепло, поддержка, понимание. Вырастет ли любовь — Бог весть, но стараться они будут, оба.
— Обязательно справимся.
* * *
Пока Борис разговоры разговаривал, по столице слухи ползли. Ширились, кругами расползались… доползли они и до подворья Заболоцких.
Боярин Алексей за грудь схватился, боярыня в обморок упала. Одна прабабушка Агафья спокойствие сохранила, ковш воды колодезной принесла, да на обоих и побрызгала от души.
— Чего переполошились, ровно курицы? Что не так?
— Бабушка! Да ведь…
— Чего — ведь?
— Царевич на Аксинье женится!
— Так и чего? Радоваться надобно!
— Радоваться⁈ — почти возопил боярин. — Чему радоваться⁈
Агафья его взглядом к месту пригвоздила.
— Я тебя, Алексей, не пойму никак. Ты дочек своих видел?
— В-видел.
— И кто из них умнее да красивее?
— Устинья, конечно.
— Ее ты замуж легко выдашь, а вот с Аксиньей беда могла быть. Не тем она увлеклась, кем следовало бы. Зато сейчас все хорошо будет, Аксинья царевной станет.
— А Устя⁈ — боярыня в себя пришла, но с пола не вставала, на всякий случай. Мало ли что еще услышать придется, а тут и падать не надо, в обморок-то.
— Кто на ней теперь-то женится⁈ Ежели испортили девку?
— Ты раньше времени-то не вопи. Даже когда там порча, сниму я ее, и жених для Усти найдется достойный, уж ты поверь.
Боярин дышал глубоко, постепенно успокаивался.
— Ты так говоришь, как будто знаешь что.
Агафья только головой качнула.
— Знаю — и пусть так останется. Ты, Алексей Иванович, не переживай, слово тебе даю, устроится все лучшим образом.
— Ну, когда так…
— Уж ты поверь мне.
Боярин и поверил. И хотелось ему верить, и… что ему еще оставалось-то?
* * *
Дошли новости и до снохи его. Марьюшка Варвару маленькую Дарёне передала, сама к Илье бросилась.
— Илюшенька! Беда у нас!
Илья на тот момент едва вернуться успел, коня проминал. Вот и не слышал ничего. На жену посмотрел с тревогой. Теперь-то узнал он, каково это — за своих бояться. За родных, за близких, за тех, кто дорог тебе. Раньше и страха не знал, а как татя увидел рядом с Варенькой маленькой, так и понял… зубами бы загрыз любого, кто на его семью косо посмотрит!
— Что случилось, Марьюшка?
— Царевич на Аксинье женится!
— Так мы и… на АКСИНЬЕ⁈
— Да, Илюшенька! Вроде как Усте плохо стало, так царевич кольцо сестре ее отдал!
Илья только кулаки сжал.
— Ох, нечисто тут! Разберусь я, Марьюшка! Слово даю!
— Илюшенька, ты поезжай в палаты царские! Чует мое сердце — Усте поддержка требуется, а то и помощь!
— И такое может быть. Сейчас соберусь, ты прикажи пока сани заложить.
— Прикажу, Илюшенька. И Устеньку успокой сразу. Что б там ни случилось, родная она нам! Никогда мы от нее не откажемся! Правда же?
Что мог Илья сказать?
Мария искренне говорила. И за Илью, и за Вареньку, и за счастье свое… да она Усте ноги готова была мыть и воду пить! А уж на слухи-сплетни наплевать и вовсе легко. И с золовкой своей рядом встать, хоть и против всего мира — тоже!
Да попадись ей тот царевич, Марья б сейчас ему всю морду в кровь раздорала! А что он Устю обидел⁈
Как он вообще такое смел?
Робкая женщина за своих в тигрицу превращалась, а то и в кого похуже. Это за себя Мария Апухтина, а ныне Заболоцкая постоять не могла, глаза поднять боялась, голос повысить. А за родных своих, за счастье свое обретенное рвать она в клочья будет. Кровавые.
Кто посмеет косо в сторону ее семьи взглянуть?
У кого тут глаза лишние?
Сейчас поубавим!
* * *
Конечно, боярин Алексей дома не усидел бы. Да вот не пришлось ему палаты царские штурмом брать, гонец прискакал.
— Боярин Заболоцкий, тебя к царю кличут! Срочно!
— Я с отцом поеду! — Илья шаг вперед сделал. — У меня там две сестры.
Гонец посмотрел равнодушно.
— А когда боярич с тобой соберется, и ему препятствий не чинить. Оба езжайте, да срочно.
После таких слов Заболоцких и подгонять не пришлось — вихрем по двору народ заметался, пяти минут не прошло — оседланных коней привели. Какие уж тут санки?
Государь требует?
Едем! Срочно!!!
* * *
Устя в комнате сидела, в стену глядела, плакала потихоньку. От счастья.
Она. И Боря.
И ничего-то больше ей не