— Ох, Боря… давай мы с прабабушкой сходим. Я могу и не понять, даже если почувствую, а спустя столько лет любой след хрупким станет. Пожалуйста, давай не рисковать.
Хотелось Борису пойти прямо сейчас, и разобраться во всем сейчас — стерпел. Опять же…
Узнает он, что матушку отравили или еще как сглазили — что сделает?
Хотя это вопрос глупый.
Что-что, да просто отправит Любаву в монастырь. Навечно.
И монастырь выберет такой, чтобы пожила подольше и помучилась побольше. Вон, скальный монастырь! В скале вырублен, не сбежишь, не выживешь долго. Прекрасное место!
— Думаешь, Любава отца приворожила?
— Не знаю, Боря. Про первую любовь много сказано, а ведь еще и последняя есть, самая сладкая и самая горькая. А про нее частенько забывают. Мог твой отец и сам полюбить, так тоже бывает. Молодая, красивая, обаятельная — что еще надобно?
— Много чего.
— Тебе. А отцу твоему?
Боря только вздохнул.
— Чужая душа — потемки.
— То-то и оно, Боря. Мог и сам полюбить, а могли и помочь, сейчас уж не угадаешь. Охххх…
— Устя, что не так?
— Мне же теперь отец… совсем я о том не подумала. Аксинье он рад будет, а вот я…
— А ты в палатах останешься. Поговорю я с боярином.
— Я? В палатах?
— Да.
— Как сестра царевны? Прости, не смогу я. Аська дура безмозглая, не знаю, что ей пообещали, да точно знаю — обманут идиотку. Это понятно, а простить ее все одно не смогу. Нельзя своих предавать. Какие б ни были, плохие, хорошие, все одно — нельзя!
Вот после этих слов Боря и уверился окончательно.
— Устя… оставайся не как сестра царевны. Как царица. Выходи за меня замуж?
После этого Устя второй раз в обморок и упала. И колдовства черного не понадобилось.
Глава 12
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.
Сколько раз я себе это представляла?
Что Боря придет, за руки меня возьмет, глазами своими серыми посмотрит влюбленно.
Даже слова представляла.
Устя, свет мой, сердце мое, люблю, жить без тебя не смогу… выходи за меня замуж.
А в реальности что?
Ни признаний тебе, ни взглядов. Сидит напротив меня усталый донельзя мужчина, преданный самыми близкими, сидит, и не знает, на кого ему опереться. И чует, что не предам, не обману.
Когда слово дам и за плечом его встану — до конца стоять буду.
Убивать будут — в сторону не отойду, собой закрою.
Потому что люблю.
Вижу и другое. По опыту своему печальному, монастырскому… не так-то выглядят влюбленные, нет, не так. Глаза у них иначе горят, сердце чаще бьется.
Любит ли меня Боря?
Нет покамест, не любит.
Марину — любил.
Никогда не думала, что так ненавидеть смогу. А все же… горит под сердцем черный огонек.
Попадись мне эта ведьма рунайская — сожгла бы ее, а потом на костре руки погрела. И порадовалась. Ненавижу ее!!!
За улыбки, которые ей Боря дарил, за ласку, за тепло, за его сердце, которое Боренька протянул, а она взяла и в грязь кинула, растоптала… ненавижу! Все понимаю, а только это сильнее меня.
Такое вот у меня предложение получилось.
Соглашаться?
Отказываться?
С одной стороны, не любит меня Боря. Может, никогда и не полюбит. А когда ему кто другой по сердце придется — смогу я такое вынести? Измену? Ложь?
А когда у меня дети будут?
С другой…
Если любишь — поймешь и поддержишь. Откажусь — и Боря беззащитным останется. Совсем-совсем без помощи. А ведь враги его рядом.
Я могу и не выжить. Пусть у меня хоть немножечко счастья будет!
А еще…
Любовь приходит по-разному. Может и так получится? Пройдет пять лет, десять, Боря нашего первенца на руки возьмет — и подарит мне если и не безумную любовь, то нежность, тепло и уважение? Я и тому рада буду.
Я ведь его, мертвого, на руках держала, оплакивала столько лет.
Слезами глаза выжигала, подушку кусала, каждый жест вспоминала, каждый взгляд, слово, улыбку… и теперь отказываться?
Гори все зеленым пламенем болотным!
Пусть день, пусть час, но буду я счастлива! Его счастьем буду греться, его теплом, помощницей стану, поддержкой, щитом и клинком, спину прикрою, во всех делах помогу — это уже больше того, что у меня в монастырской келье было.
Привередничать вздумала?
Так вспомни свою черную жизнь! Вспомни — и язык поганый прикуси!
Любишь?
Помоги, поддержи… замуж?
Люблю я его! Без меры люблю, без памяти, до потери дыхания, до остановки сердца. Его не станет — и я умру. Пусть будет — замуж.
* * *
— Устёна, милая, очнись…
Устя глаза открыла, серые, ясные, с зелеными искорками. Борис дух перевел.
— Слава Богу! Напугал я тебя?
— Н-нет, — Устя моргнула пару раз. И показалось Боре, что зеленоватые огоньки, бегущие по краю зрачка, медленно потухают. Втягиваются в радужку, рассасываются без следа. — Скорее, я тебя напугала. Боря, не показалось мне?
— Что именно?
— Твои слова.
Царь улыбнулся даже. Вот ведь… волхва али ведьма, а все одно — Евины дочки!
— Нет, Устёна, не послышалось тебе, не поблазнилось. Я и правда предложил тебе выйти за меня замуж.
— Почему?
Борис отвел в сторону глаза. Потом выдохнул, посмотрел прямо.
— Устёна, я не стану тебе врать, я не люблю тебя так, как Марину. Может, и не полюблю никогда, там какое-то безумие было.
— Приворот.
— Да. Но все же… неважно! ТАК я тебя не люблю. Но ты мне дорогА. Я хочу беречь тебя, хочу заботиться о тебе, хочу, чтобы ты была рядом, мне хорошо и спокойно с тобой. Я знаю, что могу довериться тебе, что ты не ударишь меня в спину, что сделаешь все возможное и невозможное. Это очень важно.
Устя дыхание перевела.
Не лжет — разве мало ей? Не лжет, не крутит, правду говорит, уже счастье…
— Сделаю.
— Вот. Я не знаю, вырастет у нас любовь или нет, но если ты будешь стоять за моим плечом — я готов и дальше сражаться с целым миром. Ты… плачешь?
— Все хорошо, Боря. Это от счастья. Это — от счастья.
Лучше этого признания Усте и не надо было.
— Ты… согласна?
— А я не сказала? Вот дура. Конечно, я согласна.
Борис широко и проказливо улыбнулся, как мальчишка, который сунул мачехе за