— Слушай, — властно сказал Петька, — давай вставай!
— Что ты хочешь, наконец?
— В твой квершлаг пойдем. Вставай!
— Что там тебе нужно? Ну, квершлаг как квершлаг.
— Может, проберемся. Может, где-нибудь пролезем.
— Куда? К чорту в пекло?
— Сказано тебе, людей надо выручать! Аксенова!
— По квершлагу-у?
— Может, и по квершлагу.
«Что с ним? — подумал я. — Какое имеет отношение к лагерю квершлаг? Лагерь — это же не в шахте».
— Ты понимаешь, где лагерь? — спросил я.
Неожиданно прыснув смехом — я от него двигаюсь, он тянется ко мне, — он хлопнул меня по плечу:
— Эх ты, тетеря! Не дошло? Ну, иди сюда! — Он подтолкнул меня под лопатку, я безропотно поднялся. — Гляди вот здесь!
Он опять разложил на ящике чертежи. Желтые, голубые, красные полоски, пунктиры всех цветов пересекались на бумаге сложной паутиной.
— Вот тебе — старые выработки шахты «Альберт». Видишь, зеленая линия — это квершлаг горизонта сто сорок девять метров, по которому ты ходил. Мы сейчас вот здесь приблизительно находимся. Спасательная станции, наверно, где-то том, над этим гезенком… По масштабу… отсюда будет расстояние около двух тысяч метров, если считать по прямой…
Его мысль уже не казалась мне вздорной. Чем больше он говорил, тем теснее я наваливался животом на ящик и пристальнее вглядывался в чертеж. Петькин ноготь двигался сначала по длинной зеленой полосе, описал прямой угол, потом перешел на клетку розовых линий и ткнул в нее:
— Учебный штрек приблизительно тут. Вот чуточку повыше.
Учебный штрек — место наших повседневных тренировочных занятий — расположен во дворе, или, вернее, под двором спасательной станции, на глубине метров двадцати. Короткий вертикальный шурф связывает его с поверхностью. Над шурфом выстроен небольшой сарайчик; он прилегает прямо к стене здания станции. Дверь сарайчика обычно закрыта на замок; открыв ее и спустившись по лестнице шурфа — а немцы, когда заняли спасательную станцию, наверно, все осматривали, — никуда дальше выйти нельзя. Учебный штрек, как заглянешь в него, весь на виду и похож на длинный глубокий погреб. Вряд ли немцы придали ему значение. Если бы его сочли каким-нибудь подземным ходом, они лагерь тут бы не устроили.
Сейчас Петька напомнил: года два назад, когда мы решили удлинить свой штрек, в нижнем углу неожиданно открылась пустота и высунулись концы старых крепежных столбов. Из пустоты пахну́ло шахтным воздухом, рудничный газ вытянул пламя ламп. Начальник станции, как узнал об этом, сразу же велел закрыть отверстие рельсами, глиной, досками, цементом: нельзя, чтобы в учебный штрек попадал газ. Мы так в сделали. Потом сообразили: наткнулись, значит, на выработку заброшенной шахты «Альберт». Заделанную брешь теперь даже заметить трудно, а вскрыть ее, если понадобится, можно легко.
«Прекрасная мысль, — задумался я. — слов нет, прекрасная. Только пройдем по старым выработкам или не пройдем? Километра три итти под землей. За двадцать с лишним лет обрушилось все, наверно. Впрочем, был же я в квершлаге! Чем чорт не шутит — вдруг пройдем?»
— Петя, ну если пройдем… ведь там же немцы!
— Боишься, значит?
— Сам ты боишься! — рассердился я и закричал: — Заладил: «боишься, боишься»! Никто ничего не боится! Посоветоваться надо.
— А-а… — махнул он рукой, сделал два шага и стал раскрывать ящики. — Если днем доберемся туда, придется подождать темноты. Ночью — по обстоятельствам… Лом возьми и топор. Нечего время терять. Веревку тоже возьми. Вон там бечева в самый раз: двенадцати с половиной миллиметров. Давай, шевелись!
Громоздкий противогаз лежал пред ним, как огромная опрокинутая черепаха. Зашипел сжатый кислород; Петька нагнулся, трогая пальцами вентили и клапаны.
«Проверяет», искоса посмотрел я и представил себе его в противогазе.
На тряпке, обвязанной вокруг его головы, темным пятном засохла кровь. Я широко раскрыл глаза.
— А голова не болит? Как же ты пойдешь? Не кружится?
— Ничего, ничего! — отмахнулся он.
Его рука — он сам этого, наверно, не заметил — поднялась и ощупала повязку.
Яростно, с грохотом, я принялся собирать нужные для похода вещи: ходил по крышкам ящиков, отбросил в сторону лом, топор, лопату: разыскал, где лежат запасные кислородные баллоны, вынул два; нашел набор гаечных ключей… Потом кинул все в подбежал к Петьке:
— Ты подожди. Я один пойду. За помощью дело станет — вернусь. А тебе пока не надо, не ходи!
Он мягко коснулся моего плеча рукой:
— Люди там, Сережа. Вдвоем вернее.
9
Квершлаг походил на улицу: направо и налево от него, как переулки, ответвлялись штреки. Мы шли размеренным, экономным шагом. Петька нес папку с чертежами в прорезиненном чехле. Все делалось молча: рты были заняты мундштуками, носы закрыты зажимами. В тишине громко тикали слюдяные клапаны противогазов, отсекая наши выдохи и вдохи.
Мы считали, сколько пройдено шагов, останавливались у каждого перекрестка, разворачивали папку и показывали друг другу пальцами на чертеже: «Вот где мы теперь!» О маршруте условились заранее: пройти тысячу девятьсот метров по квершлагу, потом свернуть вправо, в штрек пласта «Подпяток»; на триста двадцатом метре штрека должен встретиться гезенк, поднимающийся почти под самую спасательную станцию.
Давно позади подземный родничок, откуда я наполнил свой мешок для питья. Теперь вода бежит в канавке и обгоняет нас быстрым ручейком. Квершлаг — то как просторный сводчатый тоннель, высеченный в камне, то как низкий широкий коридор с бревенчатым потолком и стенами. Редко-редко где встретятся раздавленные столбы или отвалившийся от свода кусок породы. Только все почернело, и рельсы, старинные, тонкие, покрытые бурой корой ржавчины, прямыми нитями тянутся вперед.
«Две тысячи шестьсот восемьдесят… восемьдесят один… восемьдесят два… — считал я про себя шаги. — Скоро сворачивать надо. Почему перекрестка нет?» И тут же показался перекресток. «Сюда пойдем?» спросил я жестом. Петька кивнул: «Сюда!»
Потрогав ладонью толстый дубовый столб, переломленный пополам и похожий на согнутое колено, я протиснулся под ним, вошел в тесный, покосившийся штрек и зашагал следом за Петькой. Чем дальше уходили от квершлага, тем ниже приходилось наклонять голову: не наклонишься во-время — стукнешься лбом о нависшие сверху бревна.
— Сергей! — вдруг полным голосом закричал Петька. — Выключайся!
У него в руках спокойно горела бензиновая лампа, аккумуляторную он потушил. Я тотчас увидел желтую горошину пламени — значит, газа здесь немного — и в тот же миг привычным толчком выбросил изо рта мундштук. Жадно втянув в себя затхлый, застоявшийся воздух, пошевелил губами, потер кулаком онемевший под зажимом нос; потом — кислород надо поберечь — закрыл вентиль кислородного баллона. Петька наблюдал за мной прищурясь.
— Чудно́! — улыбнулся я, думая о газе. — В квершлаге не продохнуть, в тут — в полное тебе