Он сказал: «Не болит», и мы пошли дальше. Штрек становился теснее и теснее. Гигантские глыбы камня нависли сверху, жали с страшной тяжестью, столбы крепления превратились в щепы и обломки, и мы пробирались уже в бесформенной, сдавленной со всех сторон норе. Сначала можно было итти пригнувшись: скоро пришлось стать на четвереньки и ползти. Пламя лампы еле теплилось. Пот заливал лицо. Рубашка промокла от пота и липла к телу горячим компрессом. Колени и локти болели от острого щебня, спину давил громоздкий противогаз, пристегнутые к поясу сумки врезались в поясницу пудовыми гирями, на шее — сверток веревки, в руках — лампа, лом, лопата…
Вдруг, точно по волшебству, после двухсот метров тесноты и разрушения штрек оказался сразу высоким и просторным. По стенкам, как свечи вытянулись целехонькие крепежные столбы. Петька уже стоял предо мной в полный рост. Я распрямил ноющую спину, шумно вздохнул и — легко стало на душе — засмеялся:
— А все-таки пройдем! Вот посмотришь, пройдем!
Мы на минуту сели. Около нас длинными белыми полосами свисала плесень. Где слилось несколько полос, пушистый куст был похож на человека: тело с опущенными плечами, как в глубокой думе… Старики рассказывали, будто в шахте иногда появляется призрак женщины — белая неподвижная фигура — и будто бы это к несчастью. Наверно, они просто принимали такую плесень за призрак.
«А это что?» Почти у наших ног увидел я квадратное отверстие гезенка.
— Петя, смотри!
Развернули чертеж. Так и должно быть: здесь обозначен ход к нижнему горизонту. А наш гезенк, к которому мы идем, который поднимается под спасательную, уже совсем близко: до него чуть побольше ста метров.
Наш должен проходить снизу, пересекать несколько этажей подземных выработок.
— Немного осталось, давай нажмем!
Петька подтянул на себе ремни, подхватил сверток с инструментами, футляр с чертежами и, по-шахтерски ссутулившись, пошел вперед по штреку. Я тоже заспешил. Пройти удалось только шагов двадцать. Петька остановился, и его рука с лампой медленно поплыла вверх. Перед ним, как опущенный тысячетонный занавес, плотной стеной лежала обрушенная порода. Дороги вперед не было.
Легко сказать: «дороги вперед не было»! А тогда это даже осмыслить сразу было невозможно. Чудовищная нелепость! С каждым шагом крепла надежда, что мы обязательно пройдем. И всего двести пятьдесят метров осталось до спасательной. Вдруг там у людей — последние часы… Вдруг… А-а, ч-чорт!
Я сбросил с плеч веревку, размахнулся ломом и — цок! — ударил по камню. Камень не поддался. Я снова: цок! цок! цок!
— Сергей, не дури!
Я оттолкнул его локтем. Кажется, в камне наметилась трещина. Опять в ту же точку — цок!
— Перестань дурить, тебе говорю!
— А я тебе говорю, — закричал я: — ты если не хочешь — не надо, а я — до последняя сил!.. Понял? До последних!
Он сел на лежащее поперек штрека бревно и тихо самому себе сказал:
— Теперь лбом о стену станет биться.
Я посмотрел на него косым взглядом. Он спокойно пристроил над собой лампу и принялся — бог знает в который раз — доставать из чехла чертежи. Лом, глухо зазвенев, выпал из моих рук, Тяжело дыша, я подошел и тоже уселся на бревно. Петька слегка отодвинулся; бумага шуршала в его руках, он склонился над ней и шопотом приговаривал:
— Так… Так… Сюда… Правильно…
Прошло несколько минут.
— Что там у тебя правильно? — не выдержав молчания, забрюзжал я. — Ты что, думаешь обвал разбирать или не думаешь?
Он медленно поднял брови.
— Обвал? — Губы его чуть шевельнулись в улыбке. — Ну, если у тебя месяца два времени свободного… да склад с продовольствием…
Улыбка показалась совсем обидной и неуместной. Неужели он может помириться с мыслью — вернуться ни с чем? Я взвизгнул:
— Как ты смеешь так рассуждать! Обстановка такая — ни единым шансом пренебречь нельзя! Вдруг он небольшой, обвал? Вдруг через сутки-двое пробьемся? Хоть голову сложить надо, а пройти!
— Вот и пройдем, — сказал Петька и поднялся на ноги. — Только не прямо. В обход попробуем. Вниз спустимся, на следующий горизонт.
Торопливо подобрав разбросанные вещи, я бежал за ним я заискивающим голосом спрашивал:
— Это по гезенку, Петя? Это где плесень, Петя? А сколько метров глубиной гезенк?
— Восемьдесят, — ответил он через плечо и уже трогал ногой скользкие от сырости, уходящие вниз венцы.
— Позволь, веревку привяжу… Вот она, веревка…
Я разматывал сверток, сбрасывая свободный конец в отверстие под ногами.
— Давай полезу вперед!
— Ну, если хочешь, лезь.
Лампа оттягивала воротник куртки, локти скользили по мокрым бревнам. Тут еще противогаз, топор, лопата… А Петька надвигался сверху и отсчитывал — не то по венцам крепления, не то перебирая в руках веревку:
— Шестьдесят четыре метра. Шестьдесят шесть метров. Шестьдесят восемь метров…
«Недалеко уже…
Еще спустились немного. Вдруг внизу раздался всплеск. Я ощупал ногой — опять всплеск. Нагнул голову, посветил и судорожно вцепился пальцами в стены: подо мной блестело черное маслянистое зеркало воды.
Петькин сапог дотронулся до моего уха.
— Ты что там стал?
— Вода, — закричал я. — чтоб ей чорт! Некуда дальше итти! Вода!
10
Опять мы шли по квершлагу, только уже в обратном направлении.
Опять мундштуки и зажимы закрывали наши рты и носы. Так же громко тикали клапаны противогазов.
Повернув назад, мы побежденными себя не чувствовали мы шагали торопливо и озабоченно, как солдаты перед боем.
Итти легко: веревка, инструменты — все тяжелое осталось в штреке около гезенка. Вот и квершлаг пройден. Газа нет — мундштуки долой! Снова — вверх по пыльным дубовым венцам. И, наконец, как родной дом — убежище, где сложены наши ящики.
Теперь нужно начать все сначала: достать из ящиков аппараты и готовить их в новый, более трудный поход.
Разве зря нас учили водолазному делу? А на большие расстояния по старым, затопленным водой выработкам еще не хаживал ни один спасатель. Тут не открытый водоем: захочешь вынырнуть — не вынырнешь. Не затонувший предмет поднять с трех метров глубины, как случалось раньше. «Ох, и мысль!» думал я, и сердце замирало от радости: смелая мысль — искать дорогу в воде! Через землю, через воду… Из-под самого носа у немцев увести бы из лагеря всех!
«Лишь бы удалось! Только бы удалось!» волновался я и в сотый раз спрашивал:
— Так ты считаешь, больших обвалов там нет?
Петька засовывал гидрокостюм в резиновый мешок и, не разгибая спины, отвечал:
— Где уголь не вынут, выработки держатся. Сам посуди. По чертежу ведь ясно. Вокруг обоих гезенков угольные целики оставлены… Нижний штрек…
Я не слушал, я думал о другом: «Берем три комплекта водолазных приборов, больше