Мы ходили по штреку, лизали пальцы и протягивали их перед совой. Наконец поняли: в самом тупике, со стороны старого леса, воздух чуть-чуть холодит кожу. Значит, оттуда тянет воздушная струя. Там нужно и искать.
Хорошо, что у нас даже инструменты под руками. Мы взяли два дома и принялись вытаскивать бревна. Лес очень плотно слежался, без ломов это было бы не под силу.
Трудимся, как медведи, вспотели оба. Еще одно бревно, еще одно бревно… они тяжелые, черти! Вот, в конце концов, под ногами — дощатая крышка. Подняли ее в видим: вниз идет наклонный гезенк. Гезенк — то как шурф, только на поверхность не выходит, а лежит между выработками. Так же закреплен, такой же узкий.
Петька сел на дубовый обрубок, а я привычным жестом зацепил за воротник лампу — руки свободны, лампа висит на груди — и нагнулся, чтобы сейчас же нырнуть в гезенк.
— Бензиновую возьми! — строго сказал Петька. — С аккумуляторной не стоит.
Я послушно кивнул головой и пошел сменить аккумуляторную лампу на бензиновую. Он прав, предосторожности не лишни. Годится ли там воздух для дыхания — неизвестно, а пламя лампы мне это покажет. Огонь горит — значит, дышать можно. Бензиновая лампа здесь, в ящике, недалеко, зажечь ее нетрудно; зажигалка вделана прямо в лампу.
Через минуту я полез по гезенку вниз.
7
Гезенк оказался глубоким, метров сто. Под ним штрек, очень похожий на оставшийся вверху, только тесно загроможденный лесом, рельсами, вагонетками. Вагонетки были маленькие, с деревянными кузовами, каких давно уже не делают. До революции работали с такими вагонетками.
Сколько лет здесь не ступала человеческая нога! Я долго стоял и светил высоко поднятой лампой. Тихо было вокруг. Как гигантские черные зубы, теснились ровные крепежные столбы. Свет падал на них желтыми пятнами. Немного дальше плотно сгустилась и вздрагивала отпрянувшая отсвета темнота. Я поежился: пустынно, мертво.
Зябкое чувство долго в душе не удержалось. Надо было осмотреть все по-деловому; я опустил лампу и пошел по штреку. Пришлось шагать через бревна, глыбы породы, протискиваться между опрокинутыми вагонетками. Сапоги утопали в мягкой пыли: она лежала везде толстым слоем и взлетала облачком от каждого шага.
Скоро впереди справа загустела черная тень. Когда подошел к ней, я увидел широкий сводчатый квершлаг, примыкающий к штреку под прямым углом, с чугунными плитами на подошве перекрестка, с двумя колеями заржавевших рельсов «Главная магистраль шахты, — понял я и от любопытства забыл на время даже о воде. — Какой это шахты может быть квершлаг. Пожалуй. — сообразил я, — от старой шахты «Альберт» сюда тянется. Еще мой отец работал на «Альберте»; «Альберт» закрыли в гражданскую войну. И вагонетки здесь такие, верно! Конечно, это «Альберт». Вот куда меня занесло!»
Захотелось сразу свернуть в квершлаг, поскорее его рассмотреть, но я упрямо двинулся вперед по штреку. «По порядку надо, по порядку! — прикрикнул на себя я. — В квершлаг потом».
Шагов через тридцать штрек преградила стена обрушенных камней и раздавленных в щепы столбов. Крякнув от досады — зря сюда шел! — я зашагал назад. Опять мимо квершлага — он остался влево, — опять под черным квадратиком гезенка пробрался по штреку в другой конец. И здесь меня постигла та же неудача: сначала встретил такую же сухую пыль, а потом такой же закрытый обвалом тупик. И хода дальше нет, и воды — ни капли. Только воздух чуть веял из обвала.
Отсюда, значит, он поднимается к нам в шурф.
Сейчас осталось итти только в квершлаг. Пить хотелось еще сильнее, чем раньше. Хоть бы один глоточек воды!
Я вошел под гулкий свод, вырубленный в мощных пластах известняка; крепления не было, каменный свод был прочен, и квершлаг имел такой вид, будто люди только вчера его покинули. Эхо отражало каждый шорох. На рельсах кое-где стояли вагонетки. Было жарко и сухо.
Минут пять я шагал четкой военной походкой: хрустели под ногами камешки и кусочки угля. Потом вдруг — ах, чтоб тебя! — внезапно потухла лампа. Я поднял ее — от темноты сразу стало в душе тревожно — и быстро крутнул пальцами рычажок зажигалки. Лампа наполнилась клубом огня и тотчас снова потухла. Попытался еще раз зажечь; снова вся лампа наполнилась пламенем и опять потухла. Сомнений теперь нет: в воздухе — рудничный газ.
Темно. И двигаться дальше нельзя. Ощупью пойдешь — задохнешься. Спасибо, лампы наши шахтерские — предохранительные; газ вспыхнул только в ней под сеткой, а мог бы — по всему квершлагу. Лежать бы мне здесь обгорелым пнем.
Я стоял в темноте и со злостью думал, что надо поворачивать назад. Ходил, значит, и ничего не нашел. Пить хочется, язык во рту — как сухая бумага. Что делать? Я стоял, думал, и вдруг донеслось: журчит, будто переливается вода. Даже сердце забилось. Это не кажется? Нет, ясный, отчетливый звук. Только далеко впереди. Журчит.
Теперь впору хоть взвыть от досады: и вот она, вода, и не подступишься. Как голодный кот около горячей каши. Хоть плачь.
Еще одна секунда, и захотелось смеяться. Простая, естественная мысль. Почему она раньше не пришла? Я быстро двинулся назад. Чтобы не потерять направления, я шел, скользя подошвой сапога по рельсу; протянутые руки ощупывали черное пространство впереди. Да разве у нас нет спасательных приборов? «Пойду, — решил, — наверх к Петьке. Возьму кислородный противогаз и снова сюда вернусь. Тогда никакой газ меня не остановит. И вода от меня не уйдет».
Около штрека попробовал зажечь лампу; она спокойно зажглась. Все, значит, понятно: газ только в квершлаге; здесь — попрежнему струя чистого воздуха.
Когда поднимался по гезенку, в душе стало так, будто в бурю, в дождь, в непогоду подхожу к двери своего дома. Осталось напиться да воды принести; я торопился. «Петька, — думал я, — ждет».
Я вылез и — не успел еще разогнуться — стою на четвереньках и смотрю: не штрек, а упаковочный цех. Горят две яркие лампы, ящики раскрыты, все поразбросано. Петька ходит по ящикам, то достает из них что-то, то обратно укладывает.
— Что, Петя, делаешь?
— А-а, ты пришел… Иди-ка, погляди! — Он показал пальцем на вещи, сложенные в отдельную кучу: — Гляди! Пригодится?
Протиснувшись в узком проходе, я сел рядом с ним. Какой же он все-таки умница! Я вот и забыл, что многое у нас есть. Каждый такой предмет теперь — как подарок. Например, длинные ампулы с пищей, чтобы передавать по буровой скважине, если людей застигнет обвал; в ампулах — сгущенное молоко, шоколад, мясное желе. Разве плохо? Тут инструменты всякие. В санитарной сумке — бинты и лекарства. В командирском чемодане — чертежи подземных работ всех шахт района, компас и