Вдруг из самого дыма, сияя прожектерами, окутанные непонятными приборами, вышли люди. Я сразу глазам не поверил, подумал — это привиделось в бреду. А они властно надели на нас резиновые маски, взяли за руки и повели за собой. «Спасатели!» сообразил я и наконец понял: вот уже и не страшен дым! Вот уже и ничто нам не грозит!
5
После пожара я почувствовал, что никакая коногонская лихость, никакое крепильщицкое мастерство не может сравниться с горноспасательной работой. Нет дела благороднее, чем помогать товарищу в беде. И все им нипочем: ни газ, ни дым, ни огонь, ни вода. «Жив не буду, — решил я, — а сделаюсь спасателем. Добьюсь!»
Сначала у меня нехватило знаний. Нетерпение меня мучило. Каждый день после шахты, умывшись и переодевшись, я ходил на спасательную станцию — от нашего поселка километров пять; там меня учили как добровольца. Меня расспрашивали, испытывали, обучали спасательному делу. Начальник станции улыбался от удовольствия, когда я гнул на плечах железные трубы, поднимал бревна; потом даже одышки у меня не было. Через несколько месяцев, наконец, моя мечта сбылась. Меня зачислили бойцом-спасателем, дали комнату в общежитии станции, гимнастерку с петлицами, шинель и фуражку с эмблемой: кислородный противогаз на красной звезде.
Петька вернулся на рудник, когда его никто не ждал; как снег на голову, появился на спасательной. Один раз утром, когда я пришел на дежурство, мне говорят: «У нас новый боец». Новичок — событие редкое. «Где?» заинтересовался я. Мне ответили: «В аппаратном зале». Я выглянул в аппаратный зал и смотрю, — да ведь это же Петька Рысев! Он поднялся с смеющимся лицом.
— И ты здесь, пацан? Забыл, как тебя зовут…
Я даже обиделся сразу:
— Какой я тебе пацан! Я Гулявин Сергей.
— А меня помнишь?
— Я-то помню.
— Ну ладно, — говорит, — давай руку, если помнишь.
Он привез с собой звену и маленького ребенка. Товарищи по станции решили, будто мы дружны с самого детства. Мне это показалось приятно, я даже сам подтвердил слух о нашей старинной дружбе; это нечаянно как-то получилось. Мы стали дежурить в одной смене, и комнаты наши в общежитии были рядом. Моя мать часто захаживала к Рысевым — то кастрюлю попросит одолжить, то мясорубку, то еще что-нибудь по хозяйству.
Уже через несколько месяцев, к октябрьским праздникам, начальник станции объявил Рысеву Петру благодарность в приказе и поставил всем в пример: «И аппаратуру содержит отлично и на ликвидации аварий…» Ванька Моложанов тогда прямо на торжественном заседании зашептал: «Рановато восхвалять-то». Старые спасатели молчали и пристально приглядывались к новичку.
Прошло еще полгода, и тот же Ванька Моложанов стал просить, чтобы его перевели в нашу смену. «Ты знаешь, — по секрету говорил он, — что значит с Рысевым на аварию итти? На такого положиться можно! Такой товарища не подведет!»
Однажды зимой нас вызвали на далекую шахту. Вызвали нас не одних, а сразу много спасательных станций, одновременно из разных районов Донбасса: работа предвиделась крупная — большой подземный пожар, надо было шахту спасать. И только мы успели приехать, только сбросили боевой инвентарь с автомашин, слышим — кто-то рассказывает:
— В подземном складе несколько тонн взрывчатых веществ. Температура воздуха — семьдесят градусов, огонь подступает по штреку…
«Ну, — подумал я, — все под землей разворочает взрывом. За год потом пожара не потушишь».
— А люди, — кто-то спросил, — в шахте есть?
— Рабочих всех благополучно вывели.
Петька стоял недалеко от меня. Щеки у него были синие от холода. Он передернул плечами — такая у него привычка. — шагнул вперед и крикнул:
— Товарищ начальник, разрешите немедленно приступить к разгрузке склада!
Всеми собравшимися на аварию спасателями командовал Свешников Федот Федотович, старый горный инженер. Он как раз проверял нашу станцию, когда мы получили телеграфный вызов; с нами сюда и приехал. Решительный человек, знающий, опытный.
— Склад, — резко повернулся он к Петьке. — долго не продержится. При такой температуре работать со взрывчаткой нельзя. Может, предложить что-нибудь хочешь?
— Да, — сказал Петька, — предложить. — И, торопясь, объяснил свой план.
Мысль его была необычна и проста. Надо сейчас же, сказал он, спускать в шахту мешки со льдом и снегом, как можно больше. Мешки везти на вагонетках и перегородить ими штрек около склада. Лед будет таять — вместо него подвозить новый. Ледяная перемычка и огонь временно задержит и воздух в складе охладит; под защитой льда можно, уже с малым риском, убрать все взрывчатые вещества.
— Все слышали? — громко спросил Свешников и сдвинул на затылок меховую шапку.
Нас, спасателей, было уже человек сто.
— Все! — хором закричали мы.
— Кто на эту операцию… по доброй воле… в две шеренги становись!
Все сто человек бегом бесились в строй. На правом фланге стоял Петька. Потом, пока другие спускали лед, он первым пробрался к складу. Через два часа взрывчатка была уже на поверхности, а через сутки и пожар был потушен; шахта начала добывать уголь, и мы разъехались по домам. Спустя неделю весь Советский Союз прочитал об этом случае в газетах. Напечатали даже Петькин портрет.
Замечательно, что он не загордился от своих удач. Его и в Москву вызывали, и в Кремле он был — сам Калинин Михаил Иванович вручил ему медаль «За трудовую доблесть». У всякого на месте Петьки разыгралось бы тщеславие. А он становился с каждым днем все скромнее и проще.
Скупой на слова, если речь шла о нем, от успехов товарищей он мог притти в шумный восторг. Помню, как он радовался, когда один из наших спасателей, широколицый и простодушный Васенко, рискуя жизнью, вынес на спине двух отравившихся газами. Потом сам же Васенко привел пострадавших в сознание. После этого случая Петька держал перед ними торжественную речь. По его словам выходило, что Васенко — самый мужественный, самый умелый человек среди нас. Кончив говорить, Петька подбежал к Васенко и обнял его; тот вдруг закрыл лицо ладонью и сказал: «Николы цього не забуду!»
В отношении ко мне у Петьки временами чувствовалась непонятная сдержанность. Я старался помогать ему во всем, хотел казаться перед ним даже лучше, чем я есть. А он мог не дослушать меня до конца, если я что-нибудь рассказываю, засмеяться и уйти разговаривать с другими. Бывало я нарочно заведу беседу о его жене, о дочке Татьянке; он улыбнется в ответ и спросит: «Манжеты от кислородного насоса ты куда положил?»
Часто я злился на него и думал: «Почему он не хочет посмотреть мне в душу? Он бы увидел: самый