А потом Фигаро услышал голос:
- Мы ещё встретимся, Фигаро. Когда мёртвые вернутся к родным очагам и сердца их возрадуются.
Голос был лишён интонаций (так всегда бывает, когда мозг не запоминает эмоциональную окраску разговора), но даже в этом безликом слепке было нечто такое, от чего у следователя по загривку побежали мурашки. Ведь даже если отбросить всякую метафизику, Фигаро сейчас слышал голос человека, который пытался его убить.
- Я эти слова сразу узнал. – Ноктус насупился, но в его голосе явно слышалось довольство; куратор был горд собой. – Вы, Фигаро, читайте, читайте. Там не так много, а обсудить всё это нужно срочно.
- Да тут страниц сто!
- Ничего, мы с господином Мерлином пока что в картишки перекинемся... Что скажет Квадриптих? В подкидного?
- Ну, к чёрту. Скучно. Давайте в Колдуна и Шута.
- С двойками?
- Ага.
- На две колоды?
- Ясен пень.
«О, это надолго», – подумал Фигаро и, послюнив палец, открыл книгу. Пропустив часть «Для служащих Отдела» где рассказывалось о недопустимости разглашения внутренней информации, а также красочно и с подробностями описывались последствия, что настигнут тех, кто таки решит эту саму информацию разгласить, следователь открыл страницы на «Предисловии», и углубился в чтение.
...Есть люди, которые физически не могут читать, когда рядом находится ещё кто-то, шумит чайник, орут во дворе коты или в углу скребёт мышь. Похоже, именно для этой категории людей в библиотеках и строят огромные читальные залы, где тишину строго блюдут хмурая дамочка в очках и невероятно нервный домовой, всегда готовый протянуть шваброй по спине любого, кто посмеет чихнуть в этой обители святой Тишины. Фигаро же, в целом понимая таких людей, и ничего против них не имея, читать мог даже под бомбёжкой (чем неоднократно и занимался, пока дирижабли Рейха забрасывали королевские блиндажи начинёнными гайками фугасами). Поэтому шлепки карт и возгласы «а вот чёрную скушайте, господин Ноктус!» или «Шут! А?! Что, проверим? Вскрываемся?» его совершенно не волновали; мир сузился до размеров книжной страницы, вывернулся через неё наизнанку, и перестал существовать.
Сабрина Вейл была магистром-метафизиком, работала в Особом Отделе и специализировалась на прикладной демонологии. Когда ей исполнилось сорок пять (к этому времени колдунья уже десять лет как была на пенсии, однако бросать работу наотрез отказывалась) произошёл несчастный случай на полигоне: новое заклятье изгнания сработало неверно, и Сабрина получила травму ауры – не смертельную, но достаточно сильную, чтобы почти на месяц отправится с клинику св. Морганы.
Случившееся не было чем-то из ряда вон выходящим. Как совершенно справедливо говорил Артур-Зигфрид, «все труды по метафизике достойные этого названия пишутся кровью практиков настоянной на слезах теоретиков». Старик любил подобные пышно-саркастические фразы, но конкретно здесь Мерлин попал в точку: новое и неоткрытое колдовство всегда в миллион раз опаснее самого опасного из того, что уже известно и открыто.
Сабрине Вейл, в общем, повезло: она осталась жива, не стала инвалидом и не повредилась рассудком.
Сабрина просто стала оракулом.
Хотя, если подумать, то, что случилось с колдуньей можно назвать своего рода двойным везением: даже став оракулом она сохранила трезвость мысли и остроту ума. Видения если и беспокоили Сабрину, то не затмевали собой реальность и не провоцировали психозы. Колдунья не бегала ночами по городским улицам, провозглашая неисчислимые беды, чуму и потоп; она методично и обстоятельно конспектировала происходящее у неё в голове, и в итоге написала нечто вроде короткой брошюры посвящённой тому, что же на самом деле происходит с оракулами, и почему это происходит вообще.
«Время, – писала Сабрина, – вовсе не похоже на реку; оно никуда не течёт, у него нет единого направления движения, а ежедневное скольжение нашего мира из того, что мы называем «прошлым» в направлении так называемого «будущего» есть лишь вынужденный принцип существования забитого в плоть сознания в рамках постоянно расширяющегося ничто, которое мы называем «вселенной». Время больше похоже на океан; у него есть глубина, подводные течения, оно способно легко стать облаком, дождём, бурей или штилем. Оно способно и на другие забавные кульбиты, но в ту сторону я, простая колдунья вынужденная заботится о своём психическом здоровье, смотреть избегаю. Единственное, что я могу сказать про Время, так это то, что оно, будучи лишь одной из манифестаций Мирового Эфира, полностью гомогенно и безупречно фрактально.
Время связано с Эфиром, а, значит, с человеком, и всё, что оставляет в Эфире свой след, неизбежно отправляет по глади временного океана нечто вроде волны. Таких волн много и занимаются они, в основном, тем, что гасят друг друга, поэтому Время остаётся цельным, а шторма и цунами в нём случаются редко. Однако иногда Эфир (а, значит, Время) порождает нечто вроде грозового фронта: потоки высоких энергий бьют в энергетические «дыры», созданные либо человеческой кровью, либо вероятностью массовой гибели людей, происходит «пробой», и по Времени начинает двигаться волна, достаточно сильная для того, чтобы по ночам я просыпалась с криками в холодном поту, несмотря на наркотики и заклятья контроля сна. Вот и весь «секрет» оракулов: они просто чувствуют эти волны, хотят оракулы того, или нет.
Чаще всего я слышу отголоски откуда-то издалека. Я вижу, как аэропланы сбрасывают на города бомбы, стирающие в пыль целые кварталы, вижу, как снаряды на реактивной тяге несут через космическую пустоту устройства атомного деления, вижу прорывы демонов и падения на Землю небольших планетоидов. Что это: возможное будущее, будущее иных миров, утерянные вероятности, сны чокнутых Могуществ за гранью Упорядоченного? Не знаю, и не хочу знать. Мне достаточно того, что с каждым днём я всё спокойнее отношусь к своему дару-проклятию, и что время от времени я могу предсказать будущее, имеющее прямое отношение к тому островку реальности, на котором мы с вами живём»
Сабрина Вейл прожила долгую и насыщенную жизнь, умерла в возрасте ста сорока лет и сделала целую кучу предсказаний, сильно облегчивших жизнь Особого Отдела. Фактически, пока колдунья была жива, у ОО был свой собственный оракул на полной ставке, отдающий себе отчёт в том, что с ним происходит и способный отфильтровывать явный бред из ниоткуда от предсказаний будущего имеющих потенциально большую вероятность. Это было настоящее сокровище, но Сабрина