Видела. Но как остановить то что остановить нельзя. И как бы мне хотелось, чтобы я потеряла в ту ночь только деньги. Но увы, я потеряла гораздо большее, я потеряла надежду, себя и покой. Чертова ночь, теперь наверное я заразилась и возненавижу волшебный праздник, как Гринч в малахае, которого я не могу выкинуть из головы. Но я все сделала правильно. Правильно. Абсолютно. Что бы вышло, останься я в лесной избе? Сказки заканчиваются очень быстро. И волшебство новогодней ночи улетучилось бы с пробуждением великана. Скорее всего он бы просто заплатил мне денег и сам бы вкинул из их с Ванькой жизней. И то не химия была, а просто благодарность сломанного человека. Так иногда случается, что что-то показалось, кратко как искра. А потом она погасла. И все несчастны. Лучше, когда несчастен кто-то один. Пусть это я буду. Я привыкла. Зато Ванюшка не получит новую травму, а его отец… Чертов малахай…
Молча стучу в дверь начальника. Баста, карапузики, кончилися танцы.
– А, птица моя, заходи, – расплылся в улыбке Давыдыч. Я аж присела от неожиданности. Ни разу не видела у начальника на лице вот это вот, что-то, похожее на оскал, но вроде даже добрый какой-то. Ноги аж ослабли, ей-богу. Такое потрясение – улыбающийся Давыдыч.
– Я увольняюсь, – рявкнула я, не дожидаясь обзывательств и ругани и сжалась. Глаза закрыла, в ожидании, что в меня прилетит снежный шар тяжелый, стоящий на столе шефа. Нет, ну не может же он реально улыбаться. Это, скорее всего, маска устрашения, как у индейцев, например. Давыдыч Большой Змей, блин.
– Чего? – взревел дракон. Боже… Ляся, я тебя…
– Ника. Меня Ника зовут. Не Ляся, ясно?
Глава 18
Мой потолок Поросенок Хрюня. Ну, хоть не печка, и то вкусняшка. Хотя…
– Ну что? Не сожрал тебя дракон? – Борька как Сивка Бурка предстал передо мной. Как только я вывалилась из кабинета начальника, встрепанная и взмыленная, как конек горбунок, прижимая к груди конвертик с кровно заработанными и премией. Отсыпанной мне Давыдычем не понятно с каких щедрот.
– Отдал мне роли, – пикнула я, борясь с тошнотой и контузией. Орал шеф так, что я на ногах еле устояла. – Колобка, репку, царевну несмеяну и Поросенка Хрюню.
– Да ты что? А как же Гвендолина Аристарховна? Она же прима наша, – хмыкнул Борек. У меня тут же всплыла в мозгу помятая пачка советских папирос, которые частенько смолила бабуля. – Но, вообще, давно пора было бабку на пенсию отправить. Ну какой Поросенок Хрюня с морщинистым рылом? Дети пугались уже. Нашу приму уж с фонарями там ищут, – поднял Борюсик указующий перст вк потолку цитадели искусств, – а она все скрученным хвостиком на морщинистом заду повиливает.
– Я откажусь. Увольняюсь я, Борь. Не вышло с меня артистки.
– Ну и дура, – равнодушно дернул плечом напарничек, но тут же зацепился взглядом за конверт, который я так и не удосужилась прибрать в карман и улыбнулся от уха до уха. – Штуку дай до получки. Я верну. Нет ну подумай, везет тебе. А мне… Эх…
Я достала синенькую купюру, прекрасно понимая, что никогда ее больше не увижу. Сунула в руку Борьки и заковыляла по коридору на выход. Надо ехать к маме, надо оплатить ее коммуналку, забить ее холодильник, и подарить ей уже те чертовы духи. Надо. Кому надо?
Я вдруг совершенно явственно осознала, что не живу вообще. Хотя нет, я это осознала, когда вернулась в пустую квартирку, утром первого января. У меня ведь даже кошки нет. Не могу я себе ее позволить, потому что вечно всем что-то должна. У мамы аллергия на усатых полосатых, Димка просто не любит животных. И я… Я по инерции живу думая только о тех, кто совсем не думает обо мне. Я заведу кошку. Твердо решила. И…
Вот только доработаю две недели, как написано в моем трудовом договоре. Сейчас получу роли, отыграю положенный срок. И стану бухгалтером, скучным и пыльным.
И забуду волшебную ночь в лесной избе и ее обитателей.
В кармане звонит телефон. Старенький, дряхлый. Мой то погиб в неравной борьбе с великаном.
– Ты где? Что ты за человек, Николь? Сколько мы должны сидеть у тебя под дверями? – мамин голос, несущийся из трубки, режет слух привычным мне недовольством. Я вечное разочарование.
– Где? Мама, что ты делаешь у меня под дверьми. И почему мы?
– В смысле?
– Ну, ты сказала мы, – я задыхаюсь, вдруг понимаю, что с меня словно слетает зачарованность какая-то ледяная. Почему я должна все отдавать? И вместо того, чтобы купить себе новые сапожки, я плачу мамины расходы. У нее пенсия больше моей зарплаты. А Димка, здоровый лоб, не работает, но одет всегда с иголочки. Почему я пляшу на граблях? Потому что мне внушили, что так положено. А есть ведь другая жизнь. И я ее видела. И я имею право быть счастливой. Пусть не с великаном и Ванькой, но сама то я…
– Димочка готов к переезду. Мы привезли кое-какие вещи, – звенит мама голосом. Она недовольна и раздражена.
– Эта квартира моя. И я никуда не собираюсь, – я сказала это спокойно. Да. Именно так, как научил меня великан, даже чуть насмешливо. Страшно, капец, но я артистка или нет? – Мне ее подарила бабуля. И еще, я больше не буду оплачивать ваши расходы с Димой. Помогать – да, но не содержать.
– Ты будешь делать то, что говорю я, – надо же мама на визг срывается. Что ж, наверное я просто брошу трубку. И у меня не останется вообще никого. Котенок. Мне срочно нужен кто-то, кто будет меня любить не за что-то, а просто по факту. – И жить будешь под моим присмотром. Думаешь я не знаю, что ты в новый год делала? Я растила тебя не шлюхой дешевой. Это все бабка тебя разбаловала.
– Нет, мама. Это ты просто всегда права. И всегда делаешь все, как хочешь ты. И бабушка бы, может, прожила дольше. Если бы ты не заставила ее продать все хозяйство в деревне, чтобы купить конуру в городе. Она несчастной была, потому что ты решила, что она должна тебе что-то. Она по корове своей скучала, по привычной жизни. И я всю жизнь должна. Короче, уезжайте из моей квартиры, а то я вызову полицию. И еще… Я в последний раз все же послушалась тебя. Я увольняюсь из театра, буду бухгалтером. А теперь…
– На пузе приползешь, дрянь такая…
Я не дослушав сбрасываю звонок. И звенящая пустота в груди сменяется невероятной легкостью.
Егор тоже волшебник. Как-то получилось у него меня встряхнуть. Как-то вышло. Это не я его спасла, а они меня. И я страшно скучаю. Разве возможно вот так, всего за одну ночь привязаться к чужим людям? Это не просто привязанность. Это… Слишком громкое чувство. Жаль, что не взаимное. Я правильно все сделала. Все правильно. Так почему тогда так тошно? Оглушительно.
Завтра я выйду на сцену. Я буду толстозадым поросенком Хрюней, веселым и добрым. А сегодня…
– Куда спешишь с такой физиономией довольной? – Танька ловит меня уже у дверей. – Неужели решила к мужику в малахае наведаться.
– Кота купить решила, – улыбаюсь я. – И новые сапожки.
– Неужели не все мамуле своей змейской отвезешь? – таращит глазюки подруга. – Ты стал взрослым, Маугли?
– Я стала умной.
– Да неужели? Тогда может ты еще и перестанешь дурить и…
– Это невозможно, Тань. Тот человек и так меня научил жить. Этого достаточно.
– Дура ты.
– Зато завтра я буду играть Хрюню. Говорят весь зал выкуплен. Я волнуюсь до чертиков. У нас сто лет не было аншлага. Как думаешь, что вдруг?
– Думаю, что ты всех порвешь. Ляська. Ты талантище. И ты… Ты счастья заслуживаешь.
Мое счастье где-то рядом. Только недоступно.
Глава 19
«А солнце всхрю-хрю-ходит и за-хрю-хрю-ходит, а в моем свинарничке тепло. Хрю-хрю-хрю-хрю!»
– Это… Нууу… Вау, – простонала Танька,