– Там Вия кто снимал, загнулся бы от зависти. У них упыри и вурдалаки были просто милашки, карапузы в сандаликах, – восторженно простонала моя подруга. В общем то ее можно понять. Костюм доброго розового пятачка оказался цвета цикламен, от чего-то меховой и ужасно колючий. На розовый косматый комбинезон какой-то модельер умелец натянул трусы в клеточку на одной помочи, на грудь пришил огромный бант и пуговицу. Пуговицу? Размером с таз. Но страшнее всего оказалась шапочка, из которой вместо кокетливых ушек торчит нечто похожее на ветвистые рога и глаза, косо пришитые над пятачком, отсвечивают потусторонним красным огнем. – А в целом…
– В целом ощущение, что с Хрюни с живого содрали шкуру и заставили весело петь, – вздохнула я. У бедных детей будет психотравма, которую им придется прорабатывать всю жизнь.
– А хвост? Ляська. Я ведь не усну сегодня. Слушай. Тебе бы вилы еще в лапу и в аду бы тебя приняли за свою.
Могла бы и не рассказывать. А то я не вижу, что мой триумф актерский, скорее всего обернется полным провалом. В зале полная посадка, а я… Я выгляжу так, словно из меня заживо будут варить холодец для адской балы. Кстати, что-то тихо для толпы народа слишком. Может еще все обойдется. Страшно, капец.
– Меня побьют родители несчастных седых детей, – уныло хрюкнула я и пошла к выходу из гримерки. Помирать так с музыкой. В конце концов я же мечтала об этом. Подумаешь, час позора, зато потом… Что потом? Свобода? Одиночество это называется, а не свобода.
Я заковыляла по полутемному коридору театра, всхрюкивая на каждом шагу.
– … мать, – всхлипнул кто-то из мрачного закоулка. – Надо завязывать. Черти в театре. Черти в театре! Спасайся, кто может! – Борька. Выскочил из своего укрытия и голося как бегемот запетлял в сторону кабинета Давыдыча. Я проводила его взглядом, поразмышляла, не сорвать ли мне спектакль к чертовой бабушке. Но чувство ответственности все таки победило. Я замерла за кулисой, удивляясь странной тишине и отсутствию кого либо в зоне видимости, вдохнула полную грудь воздуха. Заиграла музыка. Фух, все в порядке. Просто все остальные актеры, задействованные в постановке, наверняка на исходных. Ну, раз-два-три. Вперед.
Я уперла руки в боки, и вприпрыжку заскакала на сцену, во весь голос напевая веселую песенку про мой любимый свинарничек. Ослепла от яркого света софит. Подпрыгнула. Подняла руку с вытянутым пальцем к потолку, следуя шикарному режиссерскому ходу нашего великого Давыдыча. Он от чего-то решил, что поросенок Хрюня должен танцевать как Траволта в Бринолине.
Народ в зале безмолвствовал, хотя обычно дети весьма шумные. Странно. Я прищурилась, пытаясь рассмотреть зрителей и… Все первые ряды были пусты, и что-то мне подсказало, что аншлага не вышло. И стало страшно обидно. Настолько, что на глаза навернулись слезы. Я даже Хрюня стремный. Печка мой удел.
– Ля-ля-ля, – завертелся вокруг меня хоровод цветочков, один из которых странно пах сивухой и не попадал в такт. Господи, это просто какой-то треш. Там кто и сидит в зале разбегутся. И слова я забыла. И… – Наш поросенок герой. Наш Хрюня храбрец удалец. Ооооо. Он победил страшного волка, а теперь идет спасать мир. Ааааа.
– Ляська, у тебя хвост… – заскакала вокруг меня Танька, одетая в костюм ромашки. – Он развернулся. И теперь…
– Зал пустооооой! – взвыла я, и закрутилась на месте, пытаясь рассмотреть свой тыл. Запахло гарью. Цветочек, который раньше был косым зайкой устало осел на сцену. – Я никомуууу не нужен. Вот такой я поросеноооок, – переорала я грохочущую музыку. Надо бежать. Прятаться. Да чем так воняет?
– Хвост. Хвост горит, – заорала Танька, метнулась к кулисе за огнетушителем. Я заверещала и хаотично забегала по сцене. Ломанулась к кулисе, из-за которой в это время вышел огромный, какой-то совершенно нереальный медведь. Медведь? В этой постановке же нет косолапых. И почему у медведя в лапах букет? Кто же там в костюме, интересно? Черт, я же не дочитала сценарий вчера. Думала и так роль знаю.
– Рррррр, агхр, – прорычал топтыгин, когда я на полном ходу в него вломилась, развеваясь огненным хвостом. А кому сейчас легко? Медведь свалился на пол с таким грохотом, что мне показалось, что сцена пошатнулась. Я шлепнулась сверху, закопошилась. Из зала раздались жидкие аплодисменты. Как раз в этот момент раздалось шипение, и на нас с незнакомым мне бедолагой вылились тонны пены из огнетушителя. Танька, чтоб ее.
– Я дурак, – каким-то совершенно знакомым голосом проорал косолапый. Но я находилась сейчас в таком состоянии, что не сразу оценила масштаб трагедии. – Я кретин полный. А на что я рассчитывал? Ты же страшнее зомбовируса. Ты…
– Класс. Офигенный спектакль, – закричал зритель из зала. Тоненький голосок привел меня в чувство. Его бы я узнала из миллионов. Это же… – Папа, скажи Ника красивучая? А костюм крутой какой? Клевенький. Пап, ну скажи уже ей, что мы решили, что она наша. Наша же?
– Офигенский, – пробубнил медведь и началал себе откручивать голову. Боже, боже… – Слушай, не баба, помоги а?
– Какого лешего вы тут делаете? – хныкнула я, пытаясь выползти из-под рычащего гризли. – Я же не говорила вам, где работаю. И что вы вообще себе позволяете? И слезьте уже с меня в конце концов.
– Ну да, у нас ТЮЗов то, в котором печек играют противные дедморозихи, сбегающие из приличных домов, до задницы. Но да, мне пришлось перелопатить все аниматорские богадельни в этом городе. Я перетряс все вертепы чертовы, между прочим, потому что… Потому что, почему я вообще бегаю за какой-то там… Хрюшкой.
– Потому что что? Почему же? Тем более, что я противная. Что вам надо вообще? – прошептала я, наконец глядя в прищуренные глаза злобного великана, похожие на ночное звездное небо.
– Потому что…
– Мы тебя любим, вот, – помог отцу малыш, желания которого должны же сбываться? – Папа, ну скажи. Ну скажи, что ты по лесу бегал, когда Ника ушла. Расскажи ей. Он знаешь как рычал. Ох. Сказал, что тебя отыщет и напорет.
– Ляська, помощь нужна? – проорала откуда-то из пространства Танька, как раз в тот момент, когда бессовестный полумедведь притянул меня к себе, и впился ртом в мои губы.
– Спектакль… – Давыдыч откуда взялся тут? Плевать. Мне сейчас было на все плевать.
– У тебя пятачок колючий, – хмыкнул мне в рот Егор, – слушай, костюм у тебя, конечно… Я куплю тебе красивый. Платье куплю…
– Папа, ну ты чего? Давай уже говори Нике, что мы с ней обжениться хотим, – Ванька уже стоит возле сцены. Смешной такой, в комбинезончике своем и малахае. Боже, разве может быть так хорошо?
– Подожди, а вдруг поросенок Хрюня не хочет, чтобы мы его украли, – хмыкает великан. – Это, не томи, а, Хрюня. Говори, ты согласна?
– Так ты мне ничего еще не предложил, – всхлипнула я, поборов желание пятачок вытереть рукавом. – Слушайте, мы ведь не знакомы почти. Ну что такое одна ночь? Пусть сказочная, пусть волшебная. И что если я не согласна? Что тогда?
– Тогда я все равно тебя украду. Одна ночь может быть целой вечностью, – он смотрит слишком серьезно. И весь воздух исчезает. И дышать становится нечем. А букет в его руке кажется огромным и искрящимся. – Ника, пожалуйста, я кольцо купил. Я. знаешь, не умею быть романтичным. Забыл как это делается. Но я… Я понял одно, что ты наша судьба. Моя судьба.
– Соглашайся, дура, – зашептала откуда-то Танька. Дать бы ей по башке. Потом дам.
– Соглашайся, Птичкина. Нельзя спонсору отказывать, – Давыдыч. Вот еще один, блин. Купидон плешивый.
Глава 20
– По усам текло, а в рот не попало. А это как, Ника? У меня на вашей свадьбе обязательно попадет. А папа в тебя влюбился. Сразу присразу. А когда ты исчезла, я подумал, что