– Упс, – раздался радостный рев великана. Я едва устояла на ногах, получив снежком в распаренную, красную физиономию, выплюнула снег из открытого рта и сто раз пожалела, что не сдохла, пока обувалась. – Ника, прости. Я не хотел.
Да хотел он. Видно же по хитрым глазюкам, что именно этого эффекта он ждал все те полчаса, что я собиралась с мыслями и чувствами.
– Ника, весело же, – выскочил из-за ближайшего сугроба радостный Ванюшка. Я с тревогой посмотрела на мальчика. После ранения он слишком активничает. А его отец огр, совсем не смотрит на то, что шарф у малыша почти развязался, и шапка, тоже малахаистая и дурацкая, съехала на затылок. И весь в снегу ребенок. Но его глазки лучатся счастьем. – Мы с папой начали замок строить. И знаешь что? Он смеется. Папа смеется. И играет со мной, представляешь? Он не играл со мной сто лет. А еще…
– Как твое плечо милый? – мне нужно немного вздохнуть. И вся злость испарилась куда-то. И ледяной воздух, кажется раскаленным.
– Хорошо. Почти не болит. А папа…
– А папа заждался уже, – радостно прорычал Егор, подскочил ко мне и опрокинул меня в снег, сам свалился рядом. – Эй, не баба, ты умеешь снежных ангелов делать? Да расслабься уже, что ты как деревяшка? Кстати, как тебе подарки?
– Подарки?
– Ну да, не все же тебе «дедморозствовать».
Слишком близко он лежит. Пышет жаром, пахнет силой и уверенностью. И я боюсь повернуть к нему голову, потому что… Ну совсем он близко, даже дыхание ощущаю его щекой, которая теперь горит совсем не от того, что я долго собиралась и вспотела как мышь.
– Только не говорите, что эти вещи…
– Ну, обижаешь. Новье. Да и не налезли бы на тебя ее… вещи. Кстати, наряд снегурочки тебе идет больше, чем стремный халат на рыбьем меху.
– Вы не ответили.
– Это все делают мои эльфы, девочка, – хмыкнул Великан.
– У папы ферма своя. И он там сырок сам делает. Вкусный знаешь какой? Я смотрел один раз. Там пахнет, вау. А еще у него там работники, и фабрика. И они там делают сапожки, и шапки, и всякие красивые вещи. И… – Ванюшка аж захлебывается от восторга. И мне передается его озорное возбуждение. И мне и вправду хорошо. – И там зверюшек не убивают. Стригут специальными ножничками, а потом…
– Ванька, ну не интересно это Нике, наверное, – улыбка у варвара сейчас мягкая. С неба начинает сыпать легкий снежок. Это закончится скоро. Потому что долго у меня не бывает хорошо. И небо уже начинает светлеть. А я еще должна сварить борщ.
– Очень интересно, – шепчу я чистую правду. За что же мне такое испытание послал Дед Мороз в самую волшебную ночь? – Егор…
– Ты права, Ляся, мне нужна твоя помощь.
Я смотрю на Ванюшку, который наматывает круги возле огромного снежного кома. Они его с отцом скатали, пока ждали меня. Они есть друг у друга. И все у них будет прекрасно.
– Чем же я могу вам помочь?
– Освободи меня, – его губы близко. Опасно близко. Они кажутся мне отлитыми из раскаленного до бела металла. – Не знаю, кто мне тебя послал, но…
Его губы находят мои. Безумие продолжается. Мне бы вырваться, но я увязаю все глубже и глубже в своем идиотизме. Но как же хорошо.
– Мне надо… Борщ варить. И… Утро скоро. И вообще, все что вы там себе надумали… Это не нужно все. И…
– Да, прости, что-то я… Ника, слушай, мне показалось, что ты меня можешь освободить. Ну, если выслушаешь. Может ты и вправду тут для этого? Я вдругг понял, что не жил до твоего появления. И Ванька… Смотри, как он радуется. А я дурак столько упустил. А тут ты. Ну, случаются же чудеса.
– У нас осталось совсем мало времени, – выдохнула я, в розовеющее небо.
Глава 16
А по борщаму меня всегда бяла пятерка. Даже шестерка. Я никогда не кладу свеклу в зажарку. Тушу ее отдельно с щепоткой сахара и уксусом. Она получается рубиново – красной. И в конце варки я добавляю толченый с салом чеснок и много зелени петрушки. И пампушки обязательно. С чесночным маслом.
И сейчас кухня пахнет так вкусно и уютно, что мне жутко хочется остаться. Но я понимаю, что эти мечты утопичны.
– Останься, – Егор сидит на высоком табурете, уставший и совсем не похожий на злобного огра, которым он был каких-то десять часов назад. Тихо ткают старомодные часы на стене, небольшие бра светят тускло, словно свечи в канделябрах. Свет пляшет и преломляется. За окнами летят легкие хлопья снега.
– Назови мне хоть одну причину, чтобы я согласилась.
– Ванька будет счастлив, – он отводит взгляд. Все понятно. Это глупая затея. И даже обсуждать ее бессмысленно. И он это прекрасно понимает.
– И что из этого выйдет? Мы совсем не знаем друг-друга. Как случайные попутчики в поезде. Встретились, что-то друг про друга узнали поняли и разошлись. И скорее всего мы не увидимся больше никогда. Ты не вспомнишь обо мне, едва за мной дверь закроется, а я… Продолжу жтить, как жила. Но если я останусь, мы сломаем Ваньку. Ты наиграешься в радушного хозяина, а я снова попаду в кабалу, еще более безвылазную, чем с мамой и братом. Я тебе не нужна, Егор. И ты это знаешь.
– Я просто не могу отпустить прошлое. И боюсь… ТЫ когда на балкоон выскочила, я до слепоты испугался. Я испугался, ячто все повторится. Я…
– Ты хотел, чтобы я тебя выслушала. Мои уши в твоем распоряжении. Но о большем не проси, если сам не уверен, что всем нам это нужно, – я улыбаюсь натянуто. Мне не хочется видеть слабость этого громадного хищника. Я хочу уйти отсюда, сохранив в памяти образ ехидного злобного огра. Так мне было бы проще. Но я не могу уйти, не сдержав обещания. Я просто помощник Деда Мороза, и все. И время мое выходит. Мне пора возвращаться из странной сказки в мою реальность.
– Ты права. Но я и без исповеди уже понял, что нужно делать дальше и как жить.
– Она с балкона выпала, да? – он может хорохориться, но я же вижу, что великан все еще болен. У него в глазах отражается душа, искореженная и не верящая в сказку.
– Она пила. Динку из-за пагубной привычки выгнали из бадета. А мне все время было некогда заметить, что происходит с нами. Я работал, карьеру строил. Стал донецентом кафедоы хирургии, до профессора шаг… А она… Ей скучно стало.
– Развые так бывает? Если у нее был Ванька, разве могло стать скучно?
– Я виноват, Ника. Во всем. Порчувствовал себя почти богом, подумал, что мне дозволено все. А она слабой оказалась.
– Ты ее не любил?
– Любил, когда-то. Потом, ну не знаю, я женщину встретил другую, потом еще одну. Новые эмоции, ощущения. И потом, возвращаясь домой я видел невменяемую бабу, от которой тень прежней Динки осталась.
– Она узнала?
– Я узнал. Узнал, что мой сын один остается ночами. Она мне мстила. Глупая несчастная… – горькая усмешка великана похожа на маску. Страшно мне. Боль толчками выходит из каменных губ мужчины, острая и колючая, как ледяные иглы. – Новый год был. Я вернулся домой, пьяный, злой и куражный. Нашел Динку в ее привычном уже состоянии. Она даже не отрицала, что шляется черте с кем по ночам. Я дальше не помню, ослеп от злости… Она выскочила на балкон. А потом…
Я не дышу. Я не могу пошевелиться. На меня словно свалился весь этот многолетний чужой груз. Неужели он…
– Она от меня убегала поскользнулась… Под балконом лежали дрова, куча дров, только привез, не успел раскидать. Перелом шейных позвонков, пневмоторакс. Дина упала неудачно. А я… Я с тех пор не прикасаюсь к спиртному. Я врач не смог ей помочь. И оперировал ее другой врач, потому что у меня руки тряслись, мать их. Ты слышишь, я оказался не светилом и доктором от бога, как мне пели в уши, а обычным трусом и слабаком. Врач,