— Это невозможно, — отрезал дядя.
— Нет ничего невозможного, если в деле магия! — я сказал это настолько пафосно, что даже дядю переплюнул.
Однако по удивлённым взглядам окружающих, я тут же понял, что слово магия в этом мире никому не знакомо. Вспомнил, как отец и дядя ранее называли местных магов, и быстро исправился:
— Нет ничего невозможного, если в деле чаровники!
Это было сильное заявление. Особенно на фоне того, что я даже малейшего понятия не имел, как в этом мире всё устроено в плане магии. Но сейчас надо было давить. Мне совершенно не хотелось погибать за какой-то там престол. И отцу не хотелось. Да никому, кроме дяди, не хотелось. И я был уверен, что этот жук тоже не хотел погибать, скорее всего, у него в планах было, чтобы погибли мы.
Дядя явно что-то мутил, но вот что — непонятно. В любом случае ничего хорошего от этого упыря, приказавшего убить слугу, я не ждал. Рассказать бы отцу про всё, но опасно. Не факт, что отец поверит, а дядя точно отомстит. А ещё стоило впредь хорошо следить за словами, хотя бы первое время, чтобы не получилось больше, как сейчас с магией.
Отец наблюдал за моей с дядей перепалкой с нескрываемым интересом. Похоже, раньше за Владимиром не наблюдали привычки спорить со старшими.
— Ты ничего не соображаешь после отравления! — заявил тем временем дядя. — Тебе нужно отдохнуть!
— Владимир прав! — вступилась за меня мать. — В том, чтобы жить ради Велиграда, не меньше чести, чем в том, чтобы погибнуть за Княжий Посад.
Неизвестно, сколько бы мы ещё препирались, но нас прервал тысяцкий. Лесьяр указал рукой куда-то за стену и обратился к отцу:
— Взгляни, господин!
Мы все сразу же посмотрели вниз и увидели группу из пяти человек, идущих к тому месту, где раньше были ворота. Один из них держал в руках белый флаг.
— Два часа прошло, — заметил воевода.
* * *
Переговоры прошли довольно быстро. Это не двадцать первый век, где стороны могут ходить вокруг да около, но так и не договориться даже за несколько раундов. Здесь народ проще: отец сказал, что отказывается от претензий на Великий престол, и пообещал не поддерживать других князей, если они вдруг решат этот самый престол захватить; Мстислав от имени своего старшего брата Станимира пообещал увести армию златичей и их союзников за пределы нашего княжества и гарантировал, на словах, конечно же, нам вечный мир и дружбу.
После чего переговорщик с отцом закрепили договорённость рукопожатием, и я выдохнул. Но как оказалось, обрадовался я зря. Уже после того, как хлопнули по рукам и отец поинтересовался, когда вражеская армия отступит от стен нашего города, Мстислав заявил:
— На следующий день после того, как Владимир отбудет аманатом в Крепинск.
И тут я понял, что всё не так уж и радужно, как мне казалось. Насколько я помнил, аманатами называли родственников влиятельных людей, как правило, детей. Их отправляли в станы союзников или завоевателей в качестве символов доверия или в рамках условий мира. С аманатами обращались как с уважаемыми людьми, они жили, как правило, при дворе, нередко вместе с детьми завоевателя, но это в любом случае были заложники. И прожить в таком статусе человек мог не один год.
И вот теперь подобная участь ожидала меня. А ведь только успел порадоваться, что всё так благополучно закончилось. Нет, если сравнивать поездку аманатом со славной гибелью у стен далёкого Княжьего Посада, то я лучше поеду в этот загадочный Крепинск. Но вот как-то нечестно в последний момент о таком сообщать.
И похоже, отец придерживался такого же мнения. Он нахмурился и произнёс:
— Владимир никуда не поедет!
— Но это стандартное условие! — отыграв на лице искреннее удивление по поводу нашего недовольства, заявил Мстислав.
— Мы его не обсуждали.
— Но это даже не обсуждается. Так всегда делают.
— Нет! Я не могу отправить сына. Перемирия не будет. Уходи, Мстислав!
Вот это поворот. Похоже, шансы на славную и достойную гибель за Великий престол опять велики. И вот честное слово, я бы лучше аманатом поехал. Не то чтобы я боюсь воевать, но когда шансов на победу никаких, это сильно деморализует. А ещё когда при этом понимаешь, что война идёт не за свободу и жизнь, а за какой-то там престол, который, как я понял, отцу не особо-то и нужен. И лишь дело чести заставляет его лезть в этот странный замес. Интересно, что за престол такой? Почему у отца на него права? Мы что какие-то очень крутые по меркам этого мира?
Пока я об этом думал, Мстислав поднялся из-за стола и произнёс:
— Зря, Борислав Владимирович, ты отказываешься. Ты же понимаешь, что по-другому нельзя.
— Мой сын никуда не поедет! — рявкнул князь и ударил кулаком по столу, да так, что тот аж слегка подпрыгнул, несмотря на свою массивность.
И в зале повисла настолько тягостная тишина, что мне аж неуютно стало. У одного лишь дяди морда от радости светилась, как начищенный медный самовар. И тогда я осторожно произнёс:
— Ну, если надо, то я могу поехать. Не проблема.
Ну а что я терял? Стоило попробовать. И едва я это сказал, все сразу же все уставились на меня.
— Они хотят отправить тебя в Крепинск, — сказал отец, и это прозвучало так, словно Крепинск был задницей этого мира.
И мой энтузиазм сразу же немного угас. А тут ещё и мать добавила.
— Почему в Крепинск? — спросила она. — Почему не в Златояр?
— Брат решил, что так будет лучше, — ответил Мстислав. — И Владимиру там будет безопаснее. Любомир примет его как своего сына. Вы можете не переживать за него.
— Отец, — я снова взял слово, пока князь находился в сомнениях и поезд ещё не ушёл. — Если я нужен тебе дома или у тебя на меня есть какие-то планы, о которых я не знаю, то я никуда не поеду и буду делать то, что ты велишь. Но если нужно поехать в