Было видно, что нисколько он не скорбит больше по царице Лебеди, исчез тот человек, который с Ягафьей разговаривал. Нынче единственное, чего хотел царь Горон — отправить Злату к Кощею, прочих дочерей — замуж, а самому жить, горя не зная.
«Я и сама уйду, зря ты так», — подумала Злата, но вслух не проронила ничего. Только котомку удобнее поправила да побежала к конюшне.
— Правильно! Спасибо, дочка! — донеслось вслед. — А коли умертвить злодея все же не сумеешь, согласись стать его женой, спаси сестер, да и стерпится-слюбится. Мы на каждом пиру чествовать тебя будем!
Замотала Злата головой. Хотела бы она не слышать этих слов, да наверняка на всю жизнь запомнит. Если бы не сестры, ни в жизнь она не пошла к Кощею, уж лучше отправилась по белому свету странствовать, но… перед взором внутренним снова встала Гордея с избранником. Не виноваты ни в чем сестры. В том, что у них такой отец — тем более.
На последней лестничной ступеньке подхватил ее Путята, закружил, обнял по-отечески да поставил на ноги.
— Легкого пути тебе, Златка, — молвил он. — Пусть твой меч никогда не затупится, а сердце не очерствеет.
Именно таковые слова хотела бы услышать она от батюшки родного, но, видать, не судьба. Обняла его Злата в ответ, да и пошла дальше.
Когда уже подходила к конюшне, вывели к ней конюхи старого мерина.
— Ты не серчай, царевна, — сказал самый старший, еще деда нынешнего царя помнивший. — Да только Буян дорогу до леса и обратно наизусть знает, сам вернется, как надобность в нем отпадет. А не вернется, так не велика печаль.
— Батюшка так приказал? — только и спросила Злата.
Конюх лишь руками развел, низко склонив голову.
— Не серчай, царевна, прощения прошу.
— Быть по сему! — Злата обняла слугу старого и вскочила в седло.
Стражи на воротах лишь рты раззявили, того и гляди вороны залетят, а то и стая галок. Да и было чему дивиться. Еще совсем недавно въехала Злата на коне черном красоты неописуемой, а теперь тащилась на старом мерине, какому любая деревенская лошаденка полверсты форы даст и все равно обгонит. С другой стороны, Буян еще царицу помнил. Хорошо, что хоть до леса и обратно прогуляется, не все ж в стойле стоять.
— А что если…
Съехав на обочину, Злата соскочила с седла, стащила старую, чуть ли не рассыпающуюся уздечку (ну конечно, такую не жаль, даже если Буян не вернется), и надела узду, оставшуюся от коня Кощега.
Ударила где-то поблизости молния. Грохот заставил уши заткнуть и к земле склониться. Когда же Злата выпрямилась, то глазам своим не поверила. Вместо старого мерина стоял красавец-жеребец. Сам рыжий, а грива золотая.
— Освободила ты меня, краса-девица, — молвил он человеческим голосом и ногу переднюю согнул, выгнувшись назад. — Долго. Очень долго я в плену у царя Горона был. Но теперь конец моим мучениям. Коли понадоблюсь я тебе лишь позови, вмиг прибуду.
— Хорошо, — улыбнулась ему Злата. — А сейчас помоги мне догнать Кощега. Возможно такое?
— Конечно. Под седлом у черного князя мой брат единокровный. Вот только брат младший, которому со старшими никогда не тягаться в скорости. Садись на меня да держись крепче.
Глава 5
К вечеру под кронами старых дубов стало слишком уж сыро и холодно, а еще страшновато. В низинах начал скапливаться синюшный туман. Птицы умолкли, только временами где-то вскрикивала выпь. Всякий раз вторил ей волчий вой. Слышался он издали и приближаться пока не спешил. Волки, впрочем, Злату не пугали. Против них в котомке травка лежала специальная. Но в чаще ведь водилось и многое похуже обыкновенного лесного зверья.
Буян оставил ее на опушке, заверив: не ранее завтрашнего утра вестник проедет лесом.
Кощег снова задержался в дороге. Злата надеялась, что ненадолго, иначе придется ей самой искать путь к дворцу Кощея, а тот ведь неблизкий и опасный сверх всякой меры. Какими именно словами станет убеждать помочь, она пока не придумала: вот встретятся, тогда и решит.
«А как не проедет здесь? Свернет раньше?» — возникла в голове непрошенная мысль.
Злата покачала головой, от нее поскорее избавляясь. Подозревать Буяна в обмане не имело смысла, раз уже ему доверившись, да и обещал он прискакать по первому зову. Потому Злата, почти за себя не опасаясь, в лес отправилась. Бывала здесь в детстве, когда у Ягафьи гостила и науке ее обучалась ведьмовской да знахарской. Жаль, не навестить ее сейчас, ждать требуется.
Места нехоженые, темные, глухие. Ни дерева без коры, ни валуна, ни чего-нибудь еще, указывающего границу безопасного для людей леса и чащи, не находилось. Пришлось холщовую тряпицу на первом попавшемся пне расстелить, положив на нее краюху хлеба, со словами:
— Леший-батюшка, сколько у тебя деревьев, столько и мне сделай добра, не гневайся за то, что стану тропки топтать да костер запалю. Вот тебе за то подношение с моим уважением.
Прождала изрядно долго, но так и не дождалась никакого отклика. Деревья тихие стояли, ни одна птица не вскрикнула, ни одно животное голос не подало, ни ветерка в траве не прошуршало. Но делать нечего, пошла Злата, как есть, в чужой лес. Недалече от опушки отойдя, костер запалила и стала ожидать Кощега.
«Видать, так себе из него вестник, только пыль в глаза пускать горазд да молодецкой удалью хвастаться. Недавно, также задержавшись, едва в болоте не сгинул, да и в этот раз, наверняка, не лучше себя проявил, — подумала Злата, сильнее запахнула потертую куртку (сгинешь, не жаль одежи лишаться будет) и подула на руки. — То ли Буян заметно быстрее брата младшего, то ли разбойники на Кощега напали али он сам на постоялом дворе загулял».
Изо рта при каждом выдохе вырывался белесый пар. Будто не конец лета, а самая настоящая промозглая осень. Зябко было даже несмотря на близость огня, а вдобавок она уже несколько раз ощущала спиной чей-то колючий взгляд. Однажды, не выдержав и обернувшись, успела заметить два оранжевых глаза, из-под лап еловых не мигая смотревших, похожих на волколачьи, но больше и свирепее. С тех пор Злата не рисковала вглядываться в темноту: дикий зверь не нападет, пока горит огонь, а вот страх вполне может почуять и тогда не уйдет, прельстившись