– Она стала для меня чем-то вроде старшей сестры, хотя, может быть, это смешно звучит. Она учила меня видеть, что есть что-то большее, чем лес и капище. А потом… она погибла. Ты знаешь, как она погибла? – её голос стал резче, но не громче. – Её убили. Они…
Сана замолчала, пытаясь взять себя в руки, её лицо исказилось от сдерживаемых эмоций.
– Я начала видеть сны, Астрид, – продолжила она после паузы, её взгляд снова встретился с глазами Сиварт. – Нет, я не стану называть тебя Сиварт или любым другим именем, которое придумали тебе они, – она поправилась, словно пробуя это имя на вкус. – Эти сны были как воспоминания. В них я была маленькой, мы с тобой были вместе. Мы жили в другом месте. Это был не лес, не деревня. Там были большие дома, дороги… всё было таким странным, но знакомым.
Она улыбнулась сквозь слёзы, её голос смягчился.
– Я вспомнила нашу мать. Нашу настоящую мать, Астрид. Она держала нас за руки. Она пела. А потом… потом всё исчезло. Эти мужчины… они пришли, схватили нас.
Сиварт напряглась, её взгляд стал холодным.
– Это были они. Те, кого ты называешь жрецами. Они привезли нас сюда.
Сана наклонилась ближе, её голос стал ещё тише, но в нём звучала такая сила, что он заполнял всю комнату.
– Это не дом, Сиварт. Это клетка. И всегда была клеткой.
Она выпрямилась, вздохнула, словно собирая силы, чтобы продолжить.
– Когда я наконец решилась уйти, я не знала, что найду. Лес казался бесконечным, но я шла, потому что знала, что есть что-то за его пределами. Я шла дни и ночи, пока не вышла к дороге.
Её губы дрогнули, она отвела взгляд.
– Меня нашли… они остановили машину. Они отвезли меня в место, которое называли полицейским участком. Там я рассказала всё: про деревню, про жрецов, про то, как они берут детей.
Она замолчала, её руки крепко сжали колени.
– Они сказали, что искали этих людей годами. Но у них никогда не было зацепок. Ни одного вербовщика, ни одного украденного ребёнка, который смог бы вернуться.
Сана подняла взгляд на Сиварт, её глаза блестели от слёз.
– Я искала тебя, Астрид. Всё это время. Я вернулась, чтобы забрать тебя. Но теперь я не знаю… возможно, я опоздала.
Она замолчала, позволяя своим словам утонуть в тишине. Комната казалась слишком маленькой, чтобы вместить всю боль, которую она излила.
– Нет, – произнесла она, её голос был тихим, но наполненным гневом. – Ты ошибаешься. Ты не понимаешь, что говоришь.
Сана подняла голову, её лицо выражало смесь горечи и усталости.
– Сиварт… – начала она, но та оборвала её.
– Замолчи! – выкрикнула Сиварт, её голос дрогнул, но в нём звучала непреклонность. – Это ложь! Всё это ложь!
Она подалась вперёд, её глаза пылали яростью.
– Я видела их, Сана, – её голос стал шёпотом, но этот шёпот был сильнее крика. – Я видела богов. Я чувствовала их присутствие. Они говорили со мной!
Сана смотрела на неё, её взгляд был полон боли, но Сиварт не могла этого видеть. Её собственное сознание было заполнено видениями, воспоминаниями о капище, о холодных масках жрецов, о тепле крови, текущей по её рукам.
– Эти сны, твои воспоминания… – продолжала Сиварт, её голос стал более уверенным. – Это не правда. Это искушение, Сана. Это то, чем враги пытаются нас сломить. Ты стала одной из них, ты…
Она не смогла закончить. Её голос сорвался, и она сжала зубы, стараясь сдержать слёзы.
– Я видела правду, Сана, – прошептала она, её взгляд был твёрдым, словно в них вспыхнуло что-то непреклонное. – Это они лгут, не боги.
Сана наклонилась ближе, её лицо было всего в нескольких дюймах от лица Сиварт.
– Ты сама не веришь в это, – произнесла она, её голос был мягким, но полным упрёка.
Сиварт хотела ответить, но её слова остались несказанными. В дверь громко постучали, и в комнату вошли полицейские. Они двигались быстро и уверенно, их лица оставались бесстрастными.
– Её время вышло, – сказал один из них, коротко кивнув в сторону Сиварт.
Сана встала, её лицо исказилось от боли.
– Нет, – прошептала она, но никто её не слушал. – Астрид!
Сиварт подняли на ноги, грубо, но не жестоко. Её руки всё ещё были связаны, а ноги дрожали от усталости.
– Я больше не Астрид, – произнесла она, поворачивая голову к Сане, её голос звучал глухо, но твёрдо. – И если ты предала нас, боги тебя не простят.
Сана ничего не ответила, её губы слегка дрогнули, но она не произнесла ни слова.
Сиварт вывели из комнаты, и последний взгляд, который она бросила на сестру, был наполнен горечью и гневом, застывшими в её глазах, как незаконченная молитва.
***Сиварт шагала через остатки своей прежней жизни, и каждый её шаг отзывался глухим звуком, словно эхо умирающего мира. Деревня, казавшаяся некогда непробиваемой крепостью веры и традиций, теперь была разбита на осколки.
Дома стояли пустыми, как раковины, выдутые ветром. Их стены, испещрённые трещинами, больше не защищали, а лишь напоминали о том, что даже камень может пасть под весом времени и грехов. Ставни, сорванные с петель, болтались, словно сломанные крылья птицы, которой никогда не суждено снова взлететь.
На мостовой, где ещё вчера ступали босые ноги детей, теперь лежала черная грязь, перемешанная с кровью и пеплом. Сиварт видела обломки масок, разметанные по земле, как разорванные лица тех, кто когда-то носил их с гордостью.
Тени от огней, повешенных полицейскими, отбрасывали длинные уродливые линии, скользящие по обугленным столбам. Тени напоминали когти, вцепившиеся в этот опустошённый мир, как боги, которых больше не было.
Капище, величественное и страшное в своей тишине, выглядело, как пустой трон. Камни, веками впитывавшие кровь жертв, теперь стояли немыми свидетелями конца. Даже лес, всегда живой и дышащий, отступил от этого места, оставив его голым, как обнажённую рану.
Сиварт остановилась у середины площади. Ветер тронул её волосы, принеся запах пепла и сырой земли. Она подняла взгляд, пытаясь найти что-то, что напомнит ей о том, что этот мир был её домом. Но ничего не осталось. Всё, что она знала, всё, что она любила, было разрушено.
Этот мир умер, но его смерть не принесла покоя. Она была, как тень, которая продолжает висеть над землёй, отбрасывая свой холод на всё, что остаётся живым.
Сиварт глубоко вдохнула, пытаясь почувствовать хоть что-то знакомое, но воздух был тяжёлым, пропитанным запахами гари и гнили. Даже звуки, некогда наполненные жизнью, казались чужими. Лай собак, редкие крики людей – всё