На мгновение в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском огня. Жрец слегка склонил голову, его силуэт казался непропорционально высоким в свете очага. Казалось, что ответ заинтересовал его больше, чем он хотел показать.
– Боги наблюдают за тобой, Астрид, – сказал он наконец, его голос звучал так, будто он говорил это не ей, а самой комнате. – Они видят твоё любопытство. Но помни, что истина часто становится самой опасной из дорог.
Он развернулся, не сказав больше ни слова, и медленно направился к двери.
– Подождите, – вырвалось у нее, но жрец остановился лишь на мгновение.
– Ты найдёшь свои ответы, если будешь внимательна, – сказал он тихо, не оборачиваясь. – Но будь готова заплатить за них. И помни наш разговор: без проводника сложно не потеряться во тьме. Если ты хочешь узнать, что случилось с Саной – можешь броситься в омут с головой, но если твоя цель попытаться спасти ее – такой подход может быть губителен.
Он исчез за дверью, оставив после себя странное ощущение, словно в комнате стало холоднее. Астрид тяжело вздохнула, чувствуя, как ее руки дрожат.
Мать, быстро вернувшаяся в комнату, выглядела встревоженной, но старалась скрыть это за напряженной улыбкой. Отец был серьезен, его взгляд был тяжелым, словно он обдумывал каждое слово, которое собирался произнести. Астрид же стояла у очага, её руки всё ещё сжимали глиняную миску, хотя отвар в ней давно остыл.
– Что он хотел? – тихо спросила мать, подходя ближе.
– Поговорить, – ответила Астрид, чувствуя, как голос предательски дрогнул.
– О чем? – добавил отец, его тон был более требовательным, чем у матери.
Она посмотрела на них. Родители выглядели так, будто находились на грани между страхом и надеждой.
– О моем любопытстве, – нехотя сказала она, стараясь звучать спокойно. – О том, что я ищу ответы.
Мать приложила руку к губам, а отец нахмурился.
– Боги… Я говорила, говорила тебе вчера… Я была права… Это плохо, – пробормотала мать, качая головой. – Ты не должна привлекать их внимание такими вещами. Ты накликаешь беду на нас всех…
– Не нагнетай так. Они видят в ней нечто большее, – добавил отец, его голос стал тверже. – Но это не всегда хорошо, Астрид.
– Я не делаю ничего плохого, – попыталась возразить она, но её слова утонули в их взглядах.
– Ты не понимаешь, – мать шагнула ближе и схватила её за руку. – Жрецы не просто смотрят. Они оценивают. Любопытство может быть воспринято как вызов.
– И что? – бросила Астрид, выдернув руку. – Я не могу задавать вопросы? Не могу пытаться понять, что происходит?
– Когда ты стала такой своевольной? – вскипел отец. – Потеря сестры должна была сделать тебя сильнее и мудрее, а ты будто ищешь погибель для нас всех. Ты должна доверять богам, – резко ответил отец. – А не искать то, что нам не положено знать.
– И быть как вы? Просто жить в страхе? – ее голос повысился, она не могла больше сдерживать эмоции.
Мать выглядела уязвленной, но не отступила. Отец поджал губы, сделал шаг вперед и резким взмахом руки отвесил дочери пощечину. Она пораженно моргнула и отшатнулась, схватившись рукой за пульсирующую от боли щеку. В ушах звенело, глаза заволокла пелена слез, однако эта боль пробудила не обиду, а злость.
– Не смей так разговаривать с родителями, – произнес он.
– Мы живем так, как велят нам законы, – твёрдо сказала мать. – Это защищает нас. А то, что ты делаешь, только разрушает.
– Это разрушает ваш покой, – сказала Астрид, сжимая кулаки. – А не меня.
Отец шагнул ближе, его взгляд стал строгим.
– Послушай меня, Астрид, – сказал он. – Жрец пришел к нам. Это уже знак, что ты перешла черту. Если ты хочешь жить спокойно, ты должна вернуться на праведный путь. Держись ближе к богам, к жрецам. Пусть они видят твою веру.
– И стану одной из них? Стану носить маску? – спросила она, её голос дрожал от гнева.
– Лучше быть рядом с ними, чем против них, – тихо ответил он. – Если будет надобно – станешь. Пока не поздно их интерес можно обернуть во благо.
Астрид молчала. Эти слова задели её глубже, чем она ожидала. Она не хотела становиться частью того, что пугало её больше всего. Но что, если родители правы?
– Ты думаешь, мы говорим это, чтобы сломать тебя? – спросила мать, её голос стал мягче. – Мы боимся за тебя. Ты слишком много задаешь вопросов, полных сомнения. Это не приведет тебя ни к чему хорошему. Прошу…
Астрид опустила взгляд, ощущая, как ее гнев сменяется тяжестью вязкой печали, которую было трудно выдержать, она комом встала в горле, грузом упала на хрупкие плечи.
– Мы не просим отказаться от твоих мыслей, – добавил отец, его голос смягчился. – Просто будь осторожна. Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.
Она ничего не ответила. В её голове бушевал хаос, но она понимала, что родители говорят это из-за страха.
– Я подумаю, – сказала она наконец, пытаясь уйти от разговора.
Ее слова прозвучали как обещание, но в душе она знала: она не сможет остановиться.
– Сегодня найди жреца, попроси его о помощи, попроси его о спасении, – устало проговорила мать, потирая лицо руками. – Попроси о прощении, уверь в покаянии и преданности.
***Астрид сидела на краю своей кровати, поджав под себя ноги, и смотрела в окно. Лунный свет проникал сквозь ставни, рисуя бледные полосы на полу. Воздух в комнате был тяжелым, и ей казалось, что он давит на грудь, не позволяя дышать свободно. Слова родителей звучали в её голове, как эхо, которое никак не стихнет, и каждое их слово, каждый упрек, каждый страх повторялся с новой силой.
«Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.»
Эти слова отца застряли в её сознании. Преданность. Что это значило для неё? Отец и мать видели в этом путь к спасению, к тому, чтобы избежать ненужного внимания, сохранить семью в безопасности. Для них жизнь была цепью обрядов, поклонения и страха перед тем, что могут подумать или увидеть жрецы. Они жили, как тени, спрятавшие свои желания и мысли за стенами традиций.
Астрид провела пальцами по старой простыне, чувствуя грубую ткань под ладонями. Её мысли возвращались к их словам снова и снова, как волны, которые разбиваются о камни, но никак не могут уйти. Её родители боялись за неё, это было очевидно.