– Я не могу оставить это в покое, – вырвалось у нее. – Моя сестра пропала, и я…
Он резко поднял руку, заставив её замолчать.
– Если ты будешь продолжать, – тихо сказал он, – ты найдёшь не сестру, а себя. И тебе это не понравится.
Астрид хотела возразить, но не смогла. Его слова звучали, как предупреждение, но в них была какая-то неясная боль, будто он говорил это не только для нее.
– Возвращайся, – сказал он, опуская лук. – Пока не поздно.
Она замерла, её ноги не двигались. Лес за его спиной выглядел ещё более манящим, но что-то внутри неё заставило её отступить. Она повернулась и медленно пошла обратно, чувствуя, как взгляд жнеца провожает ее до тех пор, пока тени деревьев не поглотили его фигуру.
***Астрид толкнула дверь, и знакомый запах сухих трав и золы встретил её, словно напоминая о том, где ее место. Внутри дома было темно, лишь слабый свет от угасающего огня в очаге разгонял тени. Ее родители сидели за столом – отец молча чистил ножом картофель, а мать, нахмурившись, перебирала пучки трав.
Когда дверь заскрипела, оба подняли головы. На лицах читалась смесь усталости и беспокойства.
– Где ты была? – сразу спросила мать, её голос был тихим, но напряжённым, как тетива лука перед выстрелом.
– В лесу, – коротко ответила Астрид, стараясь не встречаться с её взглядом.
– Опять? – в голосе матери прозвучала острая нота. Она отложила травы и встала, вытирая руки о передник. – Ты вечно где-то пропадаешь. Люди начинают говорить.
– Пусть говорят, – буркнула Астрид, снимая накидку и вешая ее на спинку стула.
– Нет, не «пусть», – вмешался отец, отложив нож. Его взгляд был строгим, но голос звучал тише, чем у матери. – Ты не одна, Астрид. Каждое твое действие отражается на нашей семье. На нас с матерью.
Астрид почувствовала, как в груди нарастает раздражение. Она повернулась к ним, сжав руки в кулаки.
– Я просто гуляю, – сказала она, стараясь сдержать гнев. – Разве это преступление? Разве это достойно осуждения?
– В наших краях это подозрительно, особенно после всего произошедшего, – мать скрестила руки на груди, ее лицо было мрачным. – Ты всё чаще пропадаешь, говоришь с теми, с кем не должно. Жрецы замечают это, Астрид.
– Жрецы… – пробормотала она, отворачиваясь. – Что толку от их знаний и таинств, если они не делятся ими с нами в момент нужды?
– Не смей так говорить! – мать повысила голос, ее глаза вспыхнули гневом. – Ты забыла, кто они? Забыла, что они сделали для нас?
– Для нас? – Астрид обернулась, её голос дрожал. – А что именно они сделали? Отвергли Сану? Сказали молиться и ждать?
Слова повисли в воздухе, как сгусток влажного напряжения в преддверии грозы. Отец отвёл взгляд, но мать шагнула ближе, её лицо стало холодным, как ледяной ветер.
– Мы все потеряли Сану, – тихо, но жёстко сказала она. – Но это не повод забывать, кто мы. Твоя сестра была слишком любопытной, и это привело к беде. Ты хочешь повторить ее ошибки?
– Я хочу понять, что случилось, – выкрикнула Астрид, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. – Разве вы этого не хотите? Разве вы не хотите найти собственную дочь?
– Мы хотим сохранить семью, – спокойно, но твёрдо сказал отец, вставая. – А не разрушить ее своими подозрениями и глупыми поисками.
– Глупыми? – Астрид стиснула зубы, ее голос сорвался. – Вы называете попытку найти Сану глупостью?
– Хватит, – резко оборвала мать, ее голос был низким, и от этого ещё более пугающим. – Ты не понимаешь. С тобой или без тебя деревня будет жить, как всегда. Жрецы знают, что делают. Если ты продолжишь своё упрямство, они обратят на нас внимание. И тогда ты не просто не найдешь Сану – ты погубишь нас всех. Пока не поздно – обрати свой взор к богам, очистись от черноты, что поселилась в тебе, спаси себя молитвами, очистись ритуалами и надейся, что еще не слишком поздно. Гнев богов страшен, я не хочу, чтобы ты испытала его на себе. Если я недостаточно хорошая мать, чтобы уберечь Сану, я хочу постараться, чтобы помочь хотя бы тебе.
Астрид молчала, ее сердце колотилось так, что казалось, это слышно в тишине, кровь пульсировала в висках, отдавая барабанной дробью.
– Мы боимся за тебя, – добавил отец, его голос снова стал мягким. – Но мы боимся и за себя тоже.
Астрид отвернулась, чувствуя, как её гнев сменяется тяжелым грузом на душе. Она не могла винить их за страх. Деревня была их домом, их миром. Для нее же этот мир становился заточением покуда в нем не было сестры.
– Я пойду к себе, – тихо сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Она прошла в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Ее грудь тяжело вздымалась, но слезы так и не потекли, не сорвались с дрожащих ресниц. Она опустилась на кровать, уставившись в стену.
«Они боятся. Они всегда боялись», – подумала она.
Ее взгляд упал на окно. На нем были развешаны пучки сушёного зверобоя и полыни, которые, как говорила мать Астрид, отпугивали злых духов. За ним лес выглядел тихим и загадочным, словно ждал ее. Она сжала кулаки. Астрид не чувствовала злости на родителей, она прекрасно видела, как печаль размазала их, обездвижила. Отец превратился в блеклую тень себя прежнего: раньше он часто заливисто смеялся, а его шутки могли поднять настроение даже в самый хмурый день, а мама журила его, но сама втайне сдерживала смех. Они были лучиком света и надежды, однако в один день Сана будто забрала с собой их души, оставив размякшие оболочки, походившие на отражение в заболотившемся пруду. Мама все чаще молилась, но еще чаще молча плакала перед окном, будто ждала возвращения дочери, будто Сана могла вот так просто появиться на главной дороге и зайти в дом, принеся с собой гостинец от добродушных соседей, с которыми она неизменно умела развязывать беседы и налаживать обмен. Удивительно, что раньше ее любил каждый житель деревни за ее простоту, отзывчивость и неисчерпаемую энергию, однако сейчас с ее пропажей каждый постарался стереть светлую память о ней, притвориться, что никогда не знал ту маленькую искреннюю девчонку из дома на окраине.
«Я не позволю их страху и гор. остановить меня. Ради Саны я не отступлю.»
***Капище было погружено в полумрак. Единственный свет исходил от пламени костра, трепетавшего в центре круга. Его огонь был неестественно высоким, языки пламени плясали в воздухе, будто хотел лизнуть тучи,