Как дрова, сложив в ботву.
Остальные обессилив
Повалились на траву.
Смолкли фронт и канонада,
Словно жизнь умерла.
В деревнях одни ограды,
А на месте хат — зола.
Птиц уже не слышит Сеня,
И кукушки не кричат.
Накрывает лист осенний
Обессиленных солдат.
На луга ложится вечер,
Ветер воет как медведь.
Слышен говор недалече,
Только нету сил, смотреть.
В теле жизнь едва теплится,
От усталости оглох.
А вокруг мелькают лица.
Слышно: — хальт и хенде хох.
Кто не встал, не поднял руки,
С тем короткий разговор.
В тело штык воткнут гадюки,
Или выстрелят в упор.
Как же тут сопротивляться,
Если руку не поднять?
И приходиться подняться,
Из последних сил шагать.
Жмёт на плечи, как из глины,
Двухпудовая шинель.
А приклад толкает в спину
Под гортанный окрик: — шнель!
Боль и крик застряли в глотке.
Он с трудом встаёт с колен,
А в висках стучит как плёткой,
Убивая, слово «плен».
Глава 7. Ноябрь 1941 г.
Из дощатого барака
Выходил Семён с трудом.
Где-то на плацу во мраке
Раздаётся рельсы звон.
Кто пилотку подставляет,
Кто фуражку, кто ладонь.
В них дежурный наливает
Источающую вонь,
Нечто блёклое, как рыжик.
Полусгнившая морковь,
А из мяса в этой жиже
Только паря червяков.
А вокруг лютует стужа,
Ведь ноябрь на дворе.
Под ногой замёрзла лужа
И мундир не по поре.
Все шинели отобрали,
Не у всех есть галифе.
И несчастные шатались
На ветру, как подшофе.
Тело было как из ваты.
Ох! Не сладок вражий плен.
И казалось, что солдату
Никогда не встать с колен.
Ни согреться, ни побриться,
Ни покушать досыта,
А вокруг мелькают лица,
И в глазах их пустота.
На земле не видно тени.
Так с лица сошёл солдат.
Никогда не думал Сеня,
Что такой возможен ад.
Сеня весь опух от глада,
Стал похож на ватный куль.
Вдруг звучит как канонада
За спиною слово: — Шмуль.
Это слово Сеня слышит,
Разгрызая свой сухарь.
Видит, как подходит Гриша —
Комсомольский секретарь.
Только радоваться рано.
Вроде никого вокруг:
— Ты зови меня Иваном,
Если ты мне, Гриша, друг.
— Я то друг, — сказал Григорий, —
Дай мне свой сухарь скорей,
А не то узнает вскоре
Офицер, что ты еврей.
Хорошо, что мать когда-то
Родила тебя жидом.
Будешь ты теперь солдатик
Здесь в плену моим рабом.
Позабудь про пайку хлеба,
Всё теперь моё, дружок.
Но рабом Семёну не быть:
— Ты же, Гриша, дурачок.
Разве ты пред ними чистый,
Не такой же ты глупец.
Только сдашь меня фашистам,
И тебе придёт конец.
Мы с тобой дружили долго.
Сократи мой грешный век,
И узнают, что в горкоме
Был ты первый человек.
Мы с тобой в одной упряжке,
Значит вместе погибать.
Лучше в этой каталажке
Будем вместе выживать.
Я и так своей краюшкой
Поделиться буду рад.
Помозгуем вместе лучше,
Как покинуть этот ад.
Ты видал, вчера согнали
Всех в барак, больных на тиф,
И как факел поджигали,
Керосином окатив.
В пепле я ещё сегодня
Слышал стон, сквозь гарь и дым.
В этой жуткой преисподней
Все когда-нибудь сгорим.
Мы с тобою на пороге
Смерти. Быть или не быть?
Надо, Гриша, делать ноги,
Если мы хотим пожить.
— Нет, — в ответ сказал Григорий, —
Раз попали мы в капкан,
Нам не выжить на просторе.
У меня другой есть план.
Знал парнишку из Ростова,
Говорил мне этот друг,
Что фашисты всех здоровых
Отправляют в Кременчуг.
Там жидов и коммунистов
Расстреляют, а хохлам
Посоветуют фашисты
Расходиться по домам.
Ничего на это Гришке
Не сказал, и загрустил.
Понял Сеня, что с парнишкой
Этим им не по пути.
Неужели он не видел,
Что ворвался в нашу дверь,
Дьявол в человечьем виде,
Кровожадный лютый зверь.
И когда настало время
Отправляться в Кременчуг,
В лазарете скрылся Сеня
И больным сказался вдруг.
И когда колонну рано
Утором гнал штыками враг,
С перевязанною раной
Он вернулся в свой барак.
Кто б в такое мог поверить.
Это словно жуткий сон.
Стали люди хуже зверя.
Поутру зашёл Семён
По нужде за край барака,
И увидел там кошмар.
По началу думал: — драка,
А потом швырнуло в жар.
Ослабевшего парнишку,
Кто покрепче мужики,
Как младенец свою книжку,
Разорвали на куски.
Кто вцепился в печень друга,
Кто на сердце налегал.
Голова Семёна кругом
От видения пошла.
Свежей кровушки напиться
Изловчился каннибал.
Перепачканные лица
И безумные глаза.
От ведения такого
Всю баланду воротил.
Не промолвив даже слова,
Он бежал, что было сил.
Как тут с голоду не сгинуть? —
Размышлял он на ходу, —
Сам неровен час скотиной
Станешь в этаком аду.
Как бежать из преисподней?
Задаёт себе вопрос.
Не когда — ни будь, сегодня.
Видит вдруг с соломой воз.
Не спеша, по плацу едет,
Направляясь к воротам.
В козлах пожилой фельдфебель.
Вмиг созрел у Сени план.
Догоняет он телегу,
И садится за копной.
Не заметил мерин пегий,
А тем более конвой.
Едет, словно так и надо,
Держит вилы за древко.
Будто целая бригада
Едет в хлев за молоком.
За копной сидит возница.
Не глядит по сторонам.
Вот велят остановиться,
Он подъехал к воротам.
Караульный на воротах
Говорит вознице: — цвай?
Тот кивнул, ответив что-то,
Мол, ворота открывай.
Скрип ворот как гимн свободы.
Створка медленно плывёт,
И скрипучая