Тихомирова-Мордюкова, уставшая от насмешек «не мешает ли маникюр работе с грузовиком», летом пригласила в команду Люду Воробьёву, формально как второго пилота, а по факту как Шварценеггера покет-сайз. Люда — мастер спорта СССР по метанию молота, разговоры про «слабый пол» стихли как по волшебству. Но как пилот — так себе, чаще Валентина подменяла Таню за рулём.
В целом, девочки хорошо подготовились. Старая шутка про их сравнение с медведем-водителем, уместная под Астраханью, больше не катила.
Я запретил себе вспоминать во время гонки про автора этой шутки. По крайней мере, не часто вспоминать. Не всегда удавалось. Обычно помогала дорога, требовавшая внимания без остатка. Лучше всего самому за рулём, хоть у Яши класс выше.
Один раз переход от каменистого участка к пескам был столь неожиданный, что даже вздрогнул, когда машина зарылась передними в песок, срочно требуя перехода на пониженную. Переключение психики на другой режим вождения — буквально секундное, убедился, что паства от пастора не отбилась, погнал… и едва не кувыркнулся с обрыва. Вроде сравнительно ровный песок, а справа от направления движения вдруг обозначилась здоровенная промоина, метров 100 в ширину и несколько метров в глубину. Вода или ветер её образовали, разбираться некогда, руль влево… И почувствовал, как песок осыпается под массой машины, нас неумолимо тянет вниз вправо и жопой вперёд. Свалиться туда не трагично, потому что не высоко. Но — потеря времени.
В такие мгновения хочется вдавить газ в пол, педаль у МАЗа не на подвесном штыре как у легковушек, она снизу торчит, что есть мочи газануть и выкарабкаться из ловушки. А нельзя. Машина начнёт буксовать ещё сильнее и, неуправляемая, съедет в яму. Закусив губу, заставляю себя экономить обороты, морда задирается, в лобовом виднеется только пронзительно синее тропическое небо… И вдруг «лобастик» нащупывает некую опору. Толчка достаточно, чтоб он пополз вверх, на ровное.
— Спасибо, что никто ничего не брякнул под руку, пацаны.
— Спасибо, что не погнал нас из кондиционированной кабины наружу МАЗ толкать, — ухмыльнулся Мельников, Лукьянов только кивнул и улыбнулся.
Потом пошли горы, ближе к границе с Нигером. Ориентироваться стало не в пример легче. Поскольку время зимнее, по местным меркам холодное, «всего лишь» +50 днём и почти до нуля ночью, появились реки. Мостов, переправ или просто мелководных мест, как бы пригодных для езды, на картах мало, мы поневоле сблизились с другими участниками ралли, также принявшими к этим точкам, чтоб преодолеть преграду. Или застрять в ней.
На третьи сутки по Африке выскочили к речке с незапоминающимся местным названием чуть южнее рекомендуемой зоны перехода, Яша повернул вправо в поисках брода. Смотрим, один лихач на внедорожнике вздумал перебраться раньше. Лежит, голуба, на боку. Голландец, ни разу не летучий.
Поскольку не спецэтап, я дёрнул Ивана:
— Сколько запас времени?
— Минут 12, босс. 5–7 сумеем ещё отыграть, если не…
— Не теряем ни секунды.
Европеоиды аж варежки от удивления разинули, когда два МАЗа сцепились цугом для лучшей тяги, а к ним потянулся буксировочный трос. По принципу «инициатива наказуема», раз сам предложил, то давай работай, я потащил трос в воду. Солнце печёт, на берегу были как на сковородке, водичка прохладная, песочек под босыми ногами приятный… пока на острый камушек не наступил.
Пилоты кричали «сэнкс!», потом один объяснил, что уже две раллийных машины проехали, никто даже жалом не повёл в их сторону.
Вечером на бивуаке под тентом Валя усадила меня на складной стул и осмотрела ступню.
— Часов десять, говоришь, прошло? Считай — повезло. Если бы подцепил инфекцию, уже началось бы воспаление. В этих условиях всё быстро. Зачем босиком полез?
— Вспомнил фильм с Луи де Фюнесом. «Маленький купальщик».
— Ты — большой! — она наставительно ткнула пальчиком мне в лоб. — Что я Мариночке объясню? Что твой папка потерял стопу, купаясь на границе Алжира и Нигера? Она и слов-то таких не знает.
— Ва-ля! Ей только в мае год исполнится! Какие слова?
— Всё равно, — упрямо надула губки доктор-штурман. Или штурмано-доктор. Помазала зелёнкой, налепила пластырь, проследила, чтоб надел носок и обулся. — Она умненькая растёт. По глазам вижу. Серёж! Ничего, что я к вам часто забегаю? С Машкой сдружилась… Они обе у тебя классные.
С Машкой — не надо особого таланта, сеструха ко всем расположена, кто к ней хорошо. А у Маринки никто разрешения не спрашивает.
Хотя… У бабушки-тёщи на руках капризничает, мою маму-бабушку принимает охотнее. У Вали на руках засыпает. Узнаёт и признаёт.
А я предпочитаю гулять с малышкой в коляске. Сейчас, правда, не очень погуляешь, в Минске холодно. Только замотав в одеяльце по самые глаза.
Заметив мое настроение, спросила:
— Скучаешь по дочке?
— Само собой. Ни разу так долго не уезжал с тех пор как… Как Мариночка родилась.
Как Марина умерла. Я не сказал вслух, но и так ясно.
— Ничего. Скоро. Маша и твоя мама справятся.
— Анна Викентьевна, если что. И заводской профком. Года нет, а уже дочь полка.
— Анна Викентьевна, кстати… Меня она, похоже, ненавидит.
Вот новость! В тысячах километрах от дома узнаёшь интересные подробности.
Валентина не спешила откровенничать. Сидела на таком же стуле с брезентовой сидухой, задумчиво поправляла волосы. К слову, не срезала их спереди, как я просил «по технике безопасности», наоборот — отрастила длиннее и уложила в причудливое плотное сооружение в виде косы, начинающейся где-то у темени, сзади собранной. Не такое как у Юлии Тимошенко в виде корзинки для грибов без ручки, а причудливое и достаточно женственное.
— За что — ненавидит?
— Застала однажды, как я Марину пеленала, набросилась: совести нет, ещё год не прошёл, а уже к мужику липнешь. Своего ребёнка заводи и играйся.
— Ты обиделась и ушла?
— Да. Потом у Машки спрашивала — не собирается ли вторая бабушка к вам, чтоб случайно не встретиться, если приду.
— Странно ты липнешь, в моё отсутствие. Ну, тёще, наверно, виднее. Если тебя успокоит, ко мне тоже не благоволила, — я рассказал, как отрихтовал ОБХССника. — Прикинь, по её мнению гадкий Сергей хорошего Николая обидел. А потом сделал