— У меня никакой одежды не осталось, — встала с лежанки и на мне старая мужская рубаха до колен и всё.
— Пока ты валялась в беспамятстве, мне долг один удалец отдал, большой кошель-то. Я Мишаню попросила в лавке на тебя тряпьё набрать. Он мужик женатый, и жинка его как ты, вот они тебе тюк-то принесли, проверяй обновы-то!
Стою, открыв рот, совершенно незнакомые люди проявили заботу?
Хочется обнять Матрёну, но она, похоже, презирает нежности, лучшей благодарностью от меня станет работа.
Быстро развязываю два узла, завязанные на шали крест-накрест. Вещи простые, но прочные. Мятые, однако чистые и пахнут свежестью. Наверное, жена Михаила постирала, прежде чем отдать.
Не знаю, как там в нашем прошлом женщины одевались, а тут всё вполне удобное и практичное. Панталоны из плотной ткани, поверх рубаха без рукавов, как майка, и вторая уже длинная, до щиколотки, после цветастый сарафан на широких лямках. Рубаха расшита красными нитками по вороту и рукавам, самые простые стежки крест-накрест.
Поясок из широкой тесьмы. Шерстяные носки, и «угги» если эти полусапожки можно так назвать, но мне впору, и тёплые.
— Всё замечательное. Спасибо большое!
Натягиваю на себя вещи, радуясь обновкам. Но на этом подарки не закончились.
— Настя тебе старую свою шубу отдала, и лапти по дому управляться, вон у входа.
— Как я их смогу отблагодарить?
— Бог их отблагодарит! А пока давай-ка на стол собирай! Проголодалась я, а вечером идти, перевязку сделать одному болезному, поранился об топор.
Подробности мне слушать не хочется, вообще я молодости я ходила на курсы первой медицинской помощи, но врачеватель из меня так себе. Быстро достала из печи чугунок с варевом, плошки, но Матрёна крикнула, что нечего посудины пачкать, с горшка поедим.
Ложки, хлеб нарезала, холодной капусты и солёных огурцов из сеней сама бабка принесла, осталось разлить по кружкам горячий напиток и трапезничать.
Едим молча, но чую, у хозяйки есть какой-то вопрос ко мне.
— Вы хотите о чём-то спросить?
— Да, хочу. Ты ведь из наших?
Смотрю на Матрёну с непониманием, это мне сейчас надо гордиться, что меня за свою приняли, или уже паниковать.
— А ваши это кто? — уточняю тихим шёпотом.
— Ведьма или магичка, ворожея, лекарка, или как там у князей, слово мудрёное, всё из памяти впадает. Архи, нет, как же, а вспомнила архифахтор. Нет! Артивахтор?
— Артефактор? — кажется, я сейчас впаду в очередной ступор, князья? Маги? Серьёзно?
Но это слово неожиданно всплыло в сознании, хватаю кружку и делаю глоток кислого напитка.
— Точно! Надо же, слово мудрёное, а ты его знаешь! Грамоте обучена?
— Смотря какой алфавит, но, кажется, да!
— Считать умеешь?
— А ещё шить, вязать, вышивать, штопать, готовлю не очень хорошо, но дом в чистоте содержать умею.
— Вот что я тебе скажу, ты уж прости, но у меня на тебя нет ни времени, не средств, ведь документа у тебя не имеется?
— Если и был, то утонул в реке, — я не очень понимаю, к чему она клонит. Явно хочет от меня избавиться.
— Магия в тебе есть, и сильная. Но под запретом, кто-то на тебя наложил запретный обет. Ограждение. Слыхала о таком?
— Нее-е-ет… Блокировка?
Наш разговор переходит в совершенно непонятную для меня область. Я и так ничего не понимаю и стараюсь не думать. Но Матрёна не отступает, хочет решить вопрос сейчас и не тянуть с этим.
— Магички типа нас должны у главы клана проверку пройти, чтобы не промышляли чёрной магией, понимаешь ли?
— Да я вообще никакой магией не промышляю! Говорите открыто, что от меня требуется, но я после реки с трудом соображаю, не ждите, что решусь на что-то не обдумав хорошенько, надеюсь на понимание с вашей стороны и на откровенность, — наконец, моему терпению пришёл конец. Уже хочется нормального разговора без намёков.
— О! Как она выворачивает! Ты не из простых! Правду про себя не говоришь. Вот в чём фокус, руки только выдают, что тяжёлой работой промышляла. Либо муж у тебя был злой, либо у кого-то в рабстве была и сбежала. Обычно я людей насквозь вижу, всех кроме тебя. Мне проблемы не нужны, вот моя правда. А ты – проблема.
Аппетит пропал. В горле ком, если меня даже старушенция в чём-то подозревает, то что уж говорить о каких-то специальных службах. Если она кого-то боится и говорит, что проблемы ей не нужны, значит, у меня эти проблемы уже есть.
Несколько секунд молчим, Матрёна сверлит меня взглядом, но сама чувствую, её буравчик притупился об мою железобетонную стену.
— Я не хотела причинять кому-либо неприятности. Ничего не помню, что случилось и как я в лодке оказалась…
Не успеваю договорить, как бабка выдала вердикт:
— Это потому что ты сдохла и ожила, утопленница была. Как русалка. Может, в теле чужом восстала, русалки так могут. У тебя коса плохо заплетается, это первый признак. Русалки – это души утопленниц, понимаш ли? Восставшая ты!
Смотрю на неё с ужасом. Русалка?
Нечисть?
— Я не русалка, себя помню! Точно человеком была! — пытаюсь оправдаться.
— Была да сплыла. Мишаня тебя мёртвую принёс, но ты очухалась, мне и делать ничего не пришлось, так только очень могучие маги могут. Один себе руку отрубленную прирастил на место, знавала такого. Я знахарка, это самое простое мастерство, а тебя всё равно найдут…
— Кто?
— Кто-кто! Кому твои силы нужны. Если магия в тебе спала, то после смерти, начнёт проявляться, заглушка-то сорвана самой Смертушкой, опасная ты. Мне не надобны проблемы с Управой-то магической…
Она говорит эти слова так спокойно и не забывает кашу уплетать беззубым ртом.
А в меня еда не лезет.
— И что же теперь делать? Сдаться? А кому и что со мной будет? На костре сожгут? — говорю без сарказма, кажется, что старуха просто выжила из ума, и меня с собой тянет.
— Не боись, костры только для самых чёрных. А это ещё доказать надо! Есть один вариант, как мне от тебя благочинно избавиться, а тебе приличное место получить в богатом доме и такое есть. В доме южан, но далеко туда ехать, хозяева приличные, не обидють. Только не забывай косу заплетать да держать себя в узде, магией не щеголять. На хорошем месте быстро