Кажется, в меня влили раскалённое железо, и ещё глоток…
— Сейчас полегчает! — спасатель убрал фляжку и снова взялся за весло.
Пойло сделало свою работу, тело всё так же ломит от боли, но озноб и дрожь отпустили, позволив говорить:
— Какая карета, какой жених? Я замужем, и предатель муж меня бросил, ушёл к другой и сделал ей ребёнка! — пытаюсь приподняться под огромным тулупом. Но промёрзшее платье не позволило. Я как в ледяном коконе.
— Так вот, в чём дело! Эт он хитрец-молодец устроил, значит, тебе погибель, а сам с другой обвенчается? А дети есть? — говорит, как-то неестественно, и слова как-то иначе звучат в его речи, протяжно, мелодично.
— Нет! Бог не дал! У меня всё забрали, даже право быть матерью, — стоило вспомнить, что со мной случилось и вновь давящее чувство обиды захлестнуло, лучше бы он меня не доставал и не спасал…
— Ну, с берега недосмотрели, достал я тебя, али нет, темно ужо! Решайся, бабонька, вон там протока, увезу тебя, а на берег крикну, мол, в карете не нашёл никого, и вниз-то по течению поплыву искать. Так что крикнуть? Ты тока это, не вылазь из-под тулупа-то. Лежи смирно! — он говорит очень тихо, даже я не все поняла. Какой берег, какой жених, и почему мы куда-то плывём?
Показалось, что я попала в Аид, и мы плывём по этой, как её, река-то адская Стикс, а лодочник Харон?
Надо же бредятина вспоминается, а как я тут оказалась вообще не понимаю:
— Делайте что хотите, к мужу-гаду не вернусь! Ненавижу его! — в моём сознании внезапно всё перемешалось. Какие-то всплески, событий, ор, крики, это в памяти или со стороны берега?
— Ну как скажешь, отвезу тебя к лекарке, по дому-то умеешь, ей сподручница нужна?
— Да! — шепчу, потому что мне как-то совсем плохо становится. Перед глазами сверкают звёзды, и мутит, голова кружится. Пытаюсь хоть немного прийти в себя, но бесполезно.
Лодка налетела на льдину, и я больно ударилась затылком, снова потеряла сознание…
— Эй, утопленница! Слышь? Нельзя спать! — скрипучий голос, и внезапный хлёсткий удар по щеке заставили меня открыть глаза.
И завизжать от ужаса.
Надо мной нависла ужасная голая старуха, седые волосы всклокочены, обвисшие груди, костлявые руки. Баба-яга?
— Тише, ты! Чего вопишь? Михайло тебя привёз, попросил вылечить. А тебе одно лекарство – баня и веник! Ща, погодь! Поддам! Вот клюквенная настойка, чтоб изнутри грела, а я из тебя снаружи хворь выбью! Давай-то, пей!
Она приподняла мою голову, и влила ароматную клюквенную настойку. Кислая, но по телу мгновенно растеклось тепло, и тут же хлёсткий удар веником.
Ещё и ещё!
Она не шутила, когда сказала «выбивать» хворь.
— Ай! — пытаюсь отбиться, но куда там. У меня сил, как у цыплёнка, а старушенция оказалась проворной, быстрой и невероятно сильной.
Пришлось терпеть. От жара тело нестерпимо колет, и я начала понимать, что это ж она меня реально спасает. В холодной воде я, наверное, окоченела. Пытаюсь пошевелить руками, ногами не сразу, но получилось.
А удары веником всё сыпятся и сыпятся.
Тут не только хворь, тут и дурь с меня выбьют…
Звать-то тебя как?
— Катя, — шепчу, с трудом терпя боль.
Старуха начала что-то нашёптывать надо мной, и теперь веник, пар, приятно расслабляют. Кажется, я начинаю оживать.
Я?
Нет! Это не я.
Приподнялась, посмотрела на «своё» тощее тело, и не поверила своим глазам.
– Это не я, я же другая! Что происходит? Вы что со мной сделали?
— Что-что, спасли! Из ледяной воды вытащили! А теперь с того света! — она неожиданно облила меня ледяной водой из ковшика. И я снова ору, как мартовская кошка.
Голос сиплый, в глазах звёзды, и я снова проваливаюсь в темноту.
Кажется, я лежала в бреду несколько дней, но время от времени приходя в сознание, чтобы поесть, выпить травы и настойку и сменить мокрую от пота рубаху на сухую.
Разум с трудом осознаёт, что со мной случилось, зеркал нет, только руки и длинная коса, напоминают о странном перевоплощении. Только вот коса седая!
Абсолютно белые, платиновые волосы, это ж я в реке поседела, или смерть меня коснулась и вот такой отпустила.
Мне почему-то показалось, что я теперь тоже старуха, немногим лучше, чем Матрёна.
Про остальное думать не могу.
Хозяйка со мной не церемонится, но и не обижает напрасно. Она и с собой не церемонится особо.
Через замёрзшее окно на полати, где меня устроили на ночлег, ярким пятном упал золотистый луч солнца. В печи потрескивают поленья, запах варева приятно щекочет нос. Вытягиваюсь, потягиваюсь под тёплой шкурой и неожиданно улыбаюсь. Появилось странное чувство, что я тут очень давно, и всё здесь знакомо. И кажется естественным и безопасным.
Так ли это на самом деле, одному богу известно. Очень хочется надеяться, что ощущения не обманывают.
Бабуля оказалась не такой страшной... Но её дом...
Глава 7. Русалка? Что за бред?
Тишину нарушил шум у двери, клубы морозного пара влетели и растаяли под жарким натиском огня. Шум, бряцанье, всё это уже очень знакомо, привычно, я даже не вздрогнула.
Матрёна принесла охапку дров и свалила их сушиться у печи. Выгребла золу в ведро, подмела, несколько раз плеснула в маленькой кадке умываясь.
Обычное дело для деревенского дома зимой. Скоро все эти заботы лягут на мои плечи. Да, я, собственно, и не против, если покажут да объяснят, почему бы и не потрудиться.
Меня сейчас волнует другое, как я вообще оказалась в этой ситуации?
Муж меня каким-то образом отвёз и спрятал в глуши?
Но я смутно помню, как действительно Мишаня меня чуть не за косу вытянул из какой-то кареты, потом затащил за руки на лодку, снял с себя шубу и накрыл. Помню баню.
Помню, как ела небольшой деревянной ложкой из глиняной плошки «варево», густая каша перловая с овощами, в прикуску с квашеной капустой или огурцом, как пила из деревянной кружки морс с сушёных ягод.
Слишком уж аутентичное окружение.
Ни единого намёка на прогресс и современную цивилизацию.
Именно эти моменты заставляют мозг паниковать. Уж в наших деревнях пластиковые вёдра, и керамическая посуда всегда есть. Даже у староверов отшельников, и то что-то найдётся.
А тут полный ноль! Или точнее, чистый лист.
Жаль, я не этнограф.
— Катерина, очнулась? Хватит нежиться, бока