Неустрашенные, сторонники Ланкастеров, к которым теперь присоединился сам Генрих VI, возглавивший их войско, вторглись еще дальше на юг, направляясь к Дарему. Однако король Эдуард повелел архиепископу Йоркскому собрать своих арендаторов и немедля вооружить и снарядить их, дабы они изготовились примкнуть к отряду под командованием Фоконберга и Монтегю. Когда 26 июня ланкастерские штандарты были подняты над Райтоном и Бранспетом, части, набранные архиепископом и переданные теперь под начало самого Уорика, оттеснили захватчиков, и те два дня спустя отступили на север.
Уорик начал методично уничтожать ланкастерских мятежников в сельской местности, примыкающей к реке Тайн, и к июлю, благодаря его присутствию в этом регионе, йоркисты закрепились на севере и постепенно стали преодолевать ланкастерское сопротивление. 31 июля король назначил Уорика хранителем восточных и западных марок на северной границе и дал ему указание привести север к присяге на верность или подчинить его силой. Спустя месяц в Милане распространился слух, будто Уорик не дал ланкастерским войскам вторгнуться в Нортумберленд. Теперь Эдуард, почти не отвлекаясь на замирение севера, мог сосредоточиться на Уэльсе, где враги еще удерживали несколько стратегически важных крепостей, и, не теряя времени, послал туда войско, чтобы разбить и этих противников.
В пятницу, 26 июня, Эдуард IV был препровожден лорд-мэром и олдерменами Лондона в Тауэр, где, по обычаю, ему предстояло провести одну ночь незадолго до коронации. Там он посвятил в рыцари ордена Бани двадцать восемь человек, в том числе своих братьев Джорджа и Ричарда, и еще пять – на следующее утро. Эти рыцари, в синем облачении с белыми шелковыми капюшонами на плечах, по образцу священства, потом прошествовали перед Эдуардом в составе торжественной процессии по улицам города к Вестминстерскому дворцу, чтобы пробыть там ночь непосредственно перед коронацией.
Утром в воскресенье, 28 июня 1461 года, Эдуард издал прокламацию, в которой обещал своим подданным править милосердно и справедливо, а также обличал «угнетение народа, убийства, вымогательства, лжесвидетельство, грабеж, самый упадок торговли, на коем зиждилось благополучие подданных», то есть все злоупотребления и злодеяния, характеризовавшие царствование Ланкастеров. Прокламация вызвала самый живой отклик у лондонских купцов, весьма и весьма пострадавших при предшественнике Эдуарда.
Прежде чем покинуть дворец, Эдуард даровал своему брату Джорджу, в ту пору двенадцатилетнему, титул герцога Кларенса; в том же году он посвятит его в рыцари ордена Бани. Младшему брату короля, Ричарду, исполнилось всего восемь, и какое-то время он еще должен был пребывать под опекой матери.
В то воскресенье Эдуард был коронован в Вестминстерском аббатстве на великолепной церемонии, под приветственные возгласы собравшихся. «Не могу и описать, как любит его и восторгается им простой народ, в глазах его Эдуард подобен некоему богу, – сообщал один лондонский купец. – Все королевство, забыв на день обо всех делах, празднует его восшествие на престол, словно бы ниспосланное нам свыше. Пока он кажется справедливым государем, он как будто намерен исправить все изъяны, отличавшие предыдущее царствование, и править по-иному, не так, как делалось это до него».
29-го король вновь отправился в Вестминстерское аббатство, дабы отслужить благодарственный молебен, а на следующий день – в собор Святого Павла, дабы присутствовать на праздновании восьмисотлетия храма и насладиться устроенными по этому случаю затейливыми живыми картинами. Всюду его встречал восторженный прием. Лондонцам было очевидно, что он обладает задатками великого правителя; по крайней мере, он значительно превосходил Генриха VI.
19. «Человек, вполне достойный быть королем»
В отличие от Генриха VI, Эдуарду был свойствен облик истинно королевский. Сэр Томас Мор говорил, что «[л]ицом он был красив, телом складен, крепок и силен»[33]. Полидор Вергилий, который, подобно Томасу Мору, никогда не видел его воочию, но полагался на описания, данные теми, кто знал его лично, изображал Эдуарда как человека «очень высокого, превышающего ростом почти всех прочих, пригожего, миловидного и широкоплечего». В 1789 году, когда скелет Эдуарда обнаружили рабочие, заново перекрывавшие полы на клиросе часовни Святого Георгия в Виндзоре, выяснилось, что рост его превосходил шесть футов три дюйма (то есть составлял более 190 см), а на черепе сохранились пряди золотисто-каштановых волос.
Коммин вспоминал, что в юности Эдуард был «самым прекрасным принцем, коего» ему «случалось зреть». В ноябре 1461 года спикер палаты общин, сэр Джеймс Стрейнджвейс, обращаясь к королю в парламенте, упомянул о «красоте всего облика, которую Господь Всемогущий соблаговолил ниспослать вам». Эдуард осознавал, какое впечатление производила на окружающих его привлекательная внешность, и с наслаждением всячески выставлял ее напоказ, облачаясь в великолепные, экстравагантного фасона одеяния, подчеркивающие в глазах созерцателей его статность и атлетическое сложение. По меркам того времени он строго соблюдал правила гигиены, ибо ему мыли голову, ноги и ступни каждый субботний вечер, а иногда и чаще. Однако он чрезвычайно любил яства и питие, а впоследствии даже принимал рвотное, чтобы снова с жадностью поглощать обильные изысканные кушанья. Вполне предсказуемо, с возрастом он стал неумолимо полнеть, но в молодости, двадцати с небольшим лет, отличался стройностью, энергичностью, быстротой и проворством. На своем погрудном портрете, хранящемся в Королевской коллекции в Виндзоре и представляющем собой выполненную фламандским художником копию оригинала, который, по-видимому, был написан до 1472 года, могучий, широкоплечий Эдуард весьма напоминает своего внука, Генриха VIII. Менее удачная версия этого портрета выставлена в Национальной портретной галерее.
В 1561 году Коппини описывал Эдуарда как «молодого, осторожного и великодушного». Он обладал мужеством, решительностью и находчивостью, которой умело пользовался, и был прагматичен, щедр, остроумен и безжалостен, когда этого требовали обстоятельства. Впрочем, Коммин, неоднократно встречавшийся с королем, заключил, что тот не был наделен «выдающимся умением управлять государством или дальновидностью, но поражал своей неустрашимой храбростью». Манчини утверждает, что Эдуард, подобно многим высоким людям, был мягок, добр и весел от природы; обыкновенно он был терпим, покладист, неспесив, прост в общении и любил развлечения и удовольствия, но, когда гнев его пробуждался, он наводил ужас на тех, кто посмел не угодить ему.
Вергилий описывает Эдуарда как человека «острого ума, одаренного недурной памятью, усердного в осуществлении задуманного, стойкого в несчастиях, щедрого к друзьям. Воспитанием было привито