Затем состоялась куда более мрачная и зловещая церемония. Бонвилла и Кириелла привели пред очи короля, королевы и принца, дабы огласить им приговор. Памятуя об обещании Генриха обойтись с ними милостиво, они ожидали, что с ними поступят снисходительно, ибо они, пока охраняли короля, неизменно обращались с ним достойно. Однако королева, вмешавшись, прежде чем ее супруг успел сказать что-либо, обратилась к принцу и спросила: «Мой милый сын, какой смертью надлежит умереть этим рыцарям?» Наступило потрясенное молчание, которое прервал детский голосок: «Пусть им отрубят головы». Бонвилл в ужасе ответил: «Да покарает Господь тех, кто научил тебя таким речам!»
Казнь Бонвилла и Кириелла вызвала ярость в стане йоркистов. Неся стражу и охраняя короля, оба они выполняли приказ своего командира, а кроме того, не принимали участия в сражении. Однако Бонвилл незадолго до описываемых событий перешел к йоркистам, и потому королева сочла его изменником, а данного факта оказалось достаточно, чтобы подписать ему смертный приговор. Кровопролитие на этом не завершилось, и еще несколько пленных йоркистов были жестоко казнены по приказу королевы.
Потом король и королева со своими свитами отправились в аббатство Сент-Олбанса возблагодарить Господа за победу. На паперти их встретил аббат с монахами, поющими торжественные гимны, а затем они проследовали в собор на службу. После этого Генриха и Маргариту проводили в отведенные им покои в гостевом доме аббата, где им предстояло пробыть ближайшие несколько дней.
Весть о поражении Уорика достигла Лондона в Пепельную среду, 18 февраля. С этого дня «мы пребывали в неописуемом страхе», как выразился один йоркист, живший в Лондоне, а епископ Бошан говорил венецианскому посланнику, что при получении этого известия «весь город охватил ужас». Один богатый горожанин, Филип Мэлпас, дом которого одиннадцать лет тому назад разграбили мятежники Кейда, был так напуган, что бежал за границу, в Антверпен. Когда волна страха захлестнула Лондон, улицы опустели, купцы закрыли ставни и заперли лавки, а жители забаррикадировались у себя в домах. Поскольку Уорик бросил их, лорд-мэр велел городскому ополчению обходить дозором стены, а сам присоединился к стражам. Лондон уже много лет сочувствовал делу Йорков, а слухи о поведении ланкастерского войска тем более располагали горожан в его поддержку. На юго-востоке Англии уже распространялось мнение, что войны роз превратились в конфликт между севером и югом и что нынешний триумф Ланкастеров означает для процветающего юга страшную угрозу, надвигающуюся с севера.
19-го числа до Лондона дошел слух, что Эдвард Йоркский пребывает в Котсволдских холмах. Уорик стремительно поскакал туда и встретился с ним либо в Бёрфорде, либо в Чиппинг-Нортоне. Поприветствовав графа, Эдвард извинился за то, что «он столь беден, ибо у него нет денег и он даже вынужден сам оплачивать довольствие своим людям». Впрочем, многих более заботила защита собственных семей и домов от армии королевы, чем выплата за то денежного довольствия, и Уорик велел ему приободриться, ибо простой народ на его стороне. Затем они сформулировали план: немедля броситься в Лондон и провозгласить Эдварда королем, прежде чем туда прибудут Ланкастеры, ведь оба они сейчас осознали, что это их единственный шанс на победу.
Тем временем, пока король и королева наслаждались приемом, оказываемым им аббатом Сент-Олбанса, победоносные северяне Маргариты с воодушевлением разоряли и грабили аббатство, город и близлежащие деревни, оставляя после себя одни развалины. Аббат Уитхэмстед убедил Генриха издать прокламацию, запрещающую подобное поведение, однако никто не обратил на нее внимания, «ибо они творили всяческие бесчинства, получив, по их собственным словам, от королевы и северных лордов позволение грабить и завладевать всем, что только найдут на сем берегу Трента, в виде вознаграждения за службу». Королева тщетно пыталась остановить их, обещая прощение всем, кто совершил какие-либо преступления, но они не внимали ей. Чинимое ими насилие и в самом деле доказывало, что йоркистская пропаганда не преувеличивала, и столь поразило аббата своей жестокостью, что он мог только сделать вывод о сущем озверении, до которого довела этих людей бедность, и об их глубоко укоренившейся ненависти к процветающему югу. Король настоял, чтобы королева приказала им, по крайней мере, воздержаться от дальнейшего разорения аббатства, и на сей раз, по-видимому, ее увещевания хотя бы отчасти увенчались успехом, хотя несколько дальше, по всему Хартфордширу и Мидлсексу, ее солдаты безудержно грабили и опустошали села и деревни.
К этому времени у королевского войска почти совершенно истощились припасы, и королева послала капеллана и оруженосца к лорд-мэру Лондона с не допускающим возражений приказом предоставить им «хлеба, провизии» и денег. Испуганный лорд-мэр поспешно распорядился нагрузить немалое число подвод монетой, мясом, рыбой и другими припасами, однако сочувствующие йоркистам горожане, ободренные вестью о том, что Эдвард и Уорик уже идут на Лондон, разъярились, восстали, захватили подводы и заперли городские ворота, выставив над ними стражника, так что никто не мог попасть в город или выйти из него. Провизию они разделили между собой и съели, а что касается денег, то «мне неведомо, куда они делись, – прокомментировал один лондонский хронист. – Не иначе как кошель их проглотил!»
Узнав, что лондонцы пренебрегли ее требованиями, королева пришла в такую ярость, что позволила своим солдатам разграбить и опустошить всю сельскую местность Хартфордшира вплоть до самых ворот столицы. Если бы король и королева перегруппировали свои части и двинулись на Лондон, «все сложилось бы, как им было угодно», однако Маргарита не сумела упрочить свои успехи. И она, и король опасались и далее оттолкнуть от себя лондонцев, обрушив на столицу свои отказывающиеся подчиняться войска, а их офицеры вполне могли посоветовать им подождать и перехватить йоркистов, когда те будут двигаться на Лондон. Какими бы мотивами она ни руководствовалась, Маргарита заколебалась, и, как вскоре подтвердил лорд Риверс в письме миланскому посланнику, «Ланкастеры потерпели поражение безвозвратно».
Получив весть о победе при Сент-Олбансе, лорд-мэр Лондона написал королю и королеве, заверяя, что готов повиноваться, если они обещают ему не отдавать город на разграбление солдатам и не допустить там насилия. 20 февраля Маргарита послала к лорд-мэру герцогиню Бедфордскую и герцогиню Бэкингемскую, и те «передали, что король и королева не намерены разорять главный город и сердце