- Скажи, что с тобой случилось?
Её задор сменился лёгким удивлением:
- Со мной? Ничего. А с тобой?
Я хотел было спросить: «Как ты умерла?» Но, Сетамилис, ты просто представь: как такому светлому и милому существу вообще можно задать подобный вопрос? Чуть поглядев на неё с умилением, я ответил:
- И со мной. Всё отлично.
Она подошла ко мне и стала показывать, какой цветок вырастила с помощью своей мамы. Я взял её на руки и стал ходить, наслаждаясь, насколько она живая и весёлая, как она задорно смеётся. Но опять, подобно тому, как с наступлением тьмы все ожившие далры превращались в мертвецов, так и она с каждым мигом смеялась всё более зловеще. И, когда стемнело окончательно, я держал на руках её мёртвое тело с запрокинутой головой и открытым ртом. И снова горестно сделалось мне. Но, чтобы её маленькое тельце не оставалось гнить на поверхности, я воспользовался эсталиалом для того, чтобы откопать ямку. В земле практически не осталось жизни, а потому мне приходилось помогать своей магии образовывать небольшую ямку, чтобы уложить туда мёртвую далру. Хорошо, что со мной был кинжал этого тала, который подарила мне Цидалиола как трофей победителя. С ним у меня получилось быстро выкопать ямку. Уложив туда мёртвое дитя, я сказал:
- Храни тебя богиня-мать, несчастная сестра. Быть может мы увидимся по её милости.
Накидав в могилу землю, взятую из неё, я поднялся, выпрямился и почувствовал лёгкость. Немного поглядев на этот холмик, я называл его Тиурда́л. У далров нет слова «курган», а потому я соединил два слова «тиу́ра», что значит «тоска», и «дал», что означает «луг» или «опушка», так что получился «Тоскливый луг», ну или тот самый могильный курган, который существует среди людей.
Я решил посетить одно из своих излюбленных мест. Конечно же, я говорю о деревушке, расположенной близ Фаламасфали – Силалидар, где я любил останавливаться и выпить тессак. Пока я пробирался по лесу, меня объяло какое-то печальное чувство. Оно как будто бы готовило меня к тому, что я увижу там. В голову сразу же пришла мысль, что нужно поворачивать, что мне вовсе незачем взирать на это. Однако я снова взял свои чувства и закинул их далеко за спину, потому что осознавал, что я обязан был это увидеть. А потому, пересиливая себя, я шёл вперёд.
И то, что я там лицезрел, снова кольнуло моё сердце. Кладбище – иначе и не скажешь. Мёртвые далры и эсры лежали вперемешку друг с другом. Земля, как во всей Мордалали, была мертва, но, помимо этого, ещё изрыта, словно огромный плуг ходил меж ними и вспахивал как светлых, так и тёмных эльфов. Вторые, к слову, сжимали в своих руках клинки, как будто бы, и в самом деле, сыны Эсертиола вернулись воевать с детьми Далармиэли. Сама деревня была разворочена. Сомневаюсь, что мечи леталатов, не говоря уже о кинжалах талов, смогли бы причинить хоть какой-то ущерб нашим деревянным постройкам. Но не могли же сами далры разворотить свои же постройки? Думаю, на такое способен только лишь эсталиал. Или же эсры принесли с собой какое-то злое колдовство, которое было способно всё это разрушить. Прекрасные эльфийские девы, с которыми я распивал тессак, сейчас лежали, словно зарезанные животные, из которых спустили кровь.
Светлоокая Ритиэль, в чьих глазах можно раствориться навсегда; стеснительная внешне Голидэль в глубине души была такая разнообразная, что с каждым новым моим визитом загадок в ней лишь прибавлялось; звонкоголосая Сатибиэль, чей смех, словно озорной ручеёк, разливался по округе; ласковая Эналириэль скрывала в себе воинственную натуру; озорная Имиэль не умела скрывать своих чувств, а потому они даже вшестером чуть было не рассорились из-за того, что она сказала, будто бы станет моей женой; и, конечно же, самая младшая из них – Дориадэль, умела плести прекрасные венки, истинные украшения для моей головы… Такие разные при жизни, сейчас никого из них нельзя было различить. Все они были только лишь грудами изуродованных тел. Замолкли весёлые голоса моих возлюбленных сестёр – на их месте только тишь. А мягкий аромат их особого отвара сменился нестерпимым смрадом. Тенистая деревушка обратилась мрачными развалинами, так что один только её вид убивал во мне всё прекрасное и доброе, оставляя только лишь гибельную пустоту. Да настолько глубокую и беспросветную, что хотелось лечь рядом с моими подругами и погибнуть.
Это настолько подхватило меня, что моих собственных сил не хватало, чтобы пережить такую трагическую потерю. И вновь я прибегнул к моей спасительной песенке.
Когда на сердце грусть, печаль
И жить совсем уж не охота,
В этот момент зарево начало рождаться на западе, разгоняя сумрак.
Когда с тоской взираешь в даль
И тьма карает взор жестоко,
Когда свет касался чего-то, оно оживало: дерево, постройка, эльф.
Когда один ты или брошен,
Когда не видишь добрый путь
И вот, я уже стою посреди Силалидара, наполненного далрами.
И вынимаешь меч из ножен,
Чтобы им себя проткнуть,
И тут голоса моих подруг начинают поддерживать моё пение:
Ты иди в Долину плача,
Где сёстры горестно стоят.
Вон светлоокая Ритиэль.
К ним принеси своё несчастье -
Они излечат скверны яд.
Вон стеснительная Голидэль.
Но средь них есть тёмный дар,
Что заслужили я и ты.
Звучит звонкий голос Сатибиэль:
Он в сердце разожжёт пожар,
Оживут завядшие цветы.
Озорная Имиэль приобняла меня.
В тот миг,