— Сюда регулярно приносили животных в жертву, — отозвался один из следователей, взглядом окидывая потолок, где пятнами въелась сажа. — Ритуалы для закрепления тёмных контрактов.
— Продолжаем, — коротко отдал приказ отец, а я сжал губы в тонкую ниточку, потому что не мог сейчас даже представить, что именно видит и ощущает мой отец. Ведь его ментальные способности намного выше, чем мои. И как он только справляется?
Чем дальше мы шли, тем более ужасными становились находки. В одной из камер мы наткнулись на груды черепов. Не только животных. Среди них я различил человеческие. Маленькие, словно детские. Некоторые со следами вскрытия черепной коробки. Кто-то, не торопясь, резал их, изучал. Я чувствовал, как горло сжимается в тисках. Внутри всё клокотало от ужаса и ярости.
Я сделал шаг ближе и уловил след ментального шлейфа. Не яркого. Слабого, как дыхание угасающей свечи, но отчётливого. Паника. Страх. Боль.
Алисия.
Я резко обернулся к отцу.
— Она здесь, — сказал я, почти срываясь на крик. — Она рядом!
Отец бросил на меня короткий, понимающий взгляд. Его лицо оставалось спокойным, но я видел, как напряглась каждая мышца.
— Быстрее, — скомандовал он.
Мы двигались дальше, ускоряя шаг. Следователи открывали каждую дверь, врывались в каждый проход, не тратя ни секунды на сомнения. И вот — в одном из поворотов коридор разошёлся вширь, и оттуда сочился красный, пульсирующий свет.
— Там, — прохрипел я.
Мы бросились к источнику.
Я ворвался первым — сердце стучало в висках, дыхание рвалось из груди. Зал, в который мы попали, был большим, как капелла древнего собора. Стены украшены ритуальной резьбой, пол — сложным узором кровавых символов. Свечи в черепах отбрасывали тревожные тени. Всё это промелькнуло перед моими глазами как одна невнятная, блеклая картинка. Мой взгляд был устремлён в другое место — туда, где посреди комнаты стоял массивный алтарь из чёрного камня, отполированный до блеска. На нём — Алисия. Бледная, почти прозрачная, со следами крови на запястьях и лодыжках. Красные ленты впивались в кожу, не давая пошевелиться. Губы её были полуоткрыты, а глаза закрыты — но я чувствовал, что она жива. Ещё жива.
Над ней склонился Маркус де Гард с окровавленным кинжалом в руке. Это было похоже на какой-то кошмар, на что-то из страшных снов, но самым ужасным было понимать, что всё это происходит на самом деле. Ещё доля секунды — и кинжал вонзится в мою невесту, и всё в этом мире потеряет значение.
— Нет! — мой голос сорвался в рёв, от которого стены дрогнули.
Я выплеснул наружу весь накал своей ментальной магии. Волна ярости и боли, сгусток пылающей энергии разорвал пространство. Воздух в комнате словно воспламенился, пол под нашими ногами задрожал, словно живой, по стенам побежали трещины, а древние руны засветились зловещим красным светом. Всё вокруг качнулось, затрепетало, предметы дрогнули на алтарях и полках, заклинания врагов начали трещать и рушиться под моим натиском.
Но — к моему отчаянию — большинство устояло.
Они пошатнулись, да. Кто-то застонал, кто-то едва не рухнул на колени, но эти люди были не случайными гостями на кровавом празднике. Нет. Это были не испорченные аристократы-игроки в тьму ради забавы. Перед нами стояла закалённая секта, фанатики, не раз погружавшиеся в глубины запретных искусств. Они были готовы умереть здесь, в этом зловонном склепе. И были готовы убивать.
— Перехватить! — скомандовал отец.
И бой вспыхнул мгновенно, как факел, брошенный в сухую солому.
Магия полетела с обеих сторон, всплески энергии сливались в клубы ослепляющего света. Заклятия сталкивались в воздухе, разрывая пространство между нами. Плети силы взвились, как змеи, пронзая пол и стены, срывая факелы с креплений. Руна за руной взрывались, выплёвывая волны огня и холода.
Я кинулся вперёд к подонку Маркусу, но чувствовал, как пуст мой резерв. Тот ментальный всплеск выжег почти всё до дна, оставив лишь слабый, потрескавшийся остаток. Щит поднялся не сразу, и потому, когда один из фанатиков метнул в меня зачарованный кинжал с гравировкой, я успел поднять защиту в самый последний миг. Лезвие с визгом отскочило от магического барьера и, перевернувшись в воздухе, стукнулось о камень, высекая искры.
Я не дал себе времени на передышку и шагнул вперёд, игнорируя ноющую боль в голове. Магия таяла слишком быстро. Понимая это, я уже сознательно переносил акцент на физическую силу. Проклятие! Ещё немного — и придётся драться кулаками, как простой наёмник. А ведь я смеялся, когда отец заставлял меня уделять больше внимания физической подготовке и буквально доводил до истощения бесконечными тренировками, но сейчас я был готов признать, что он был прав.
Рядом отец вёл бой с хладнокровной яростью. Его заклинания летели с молниеносной скоростью, защищая следователей и рассекая вражеские ряды. Он сковал целую группу врагов ледяным куполом, затем разбил его изнутри вспышкой магии, разметав фанатиков по сторонам, как тряпичных кукол.
Следователи работали быстро и методично: удары шли наотмашь, заклинания подавляли врагов, цепи ловко выбрасывались из артефактов и сковывали падающих на колени магов. Но их было неожиданно много. Гораздо больше, чем мы предполагали.
Слишком.
Но меня интересовал только один человек.
— Опоздал, сын герцога! — выкрикнул Маркус с хищной ухмылкой и взмахнул кинжалом над Алисией, будто нарочно давая мне время разглядеть лезвие, уже запятнанное кровью.
Я собрал остатки сил и ударил ментальной волной с такой силой, что трещины поползли по камню под ногами. Плевать, что я зачерпнул из жизненной энергии, разве имеет значение здоровье, когда речь идёт о жизни Алисии? Энергия взорвалась передо мной — ослепительный выплеск, сотрясший зал. Маркус пошатнулся, кинжал дрогнул в его руке, но он устоял. Проклятие! Его защита поглотила часть удара, мрачно вспыхнув, как погребальный костёр.
Я рванулся к нему, надеясь остановить его кулаком. Или хоть чем-то.
Он ударил. Волна ледяной воды хлестнула в меня, сбивая с ног, проникая сквозь одежду до костей. Она была ледяной, обжигающей до ломоты. Я почувствовал, как силы тают, как дрожь пронзает тело, но отчаянным рывком прорвался сквозь неё, пробивая путь скорее кулаками и каким-то безумным упорством, чем магией. Поглощённый яростью, я не чувствовал ни ожогов, ни режущего