Они могли забавляться с девочками, как им вздумается. Удовлетворять свои желания, ломать чужие судьбы, а потом спокойно возвращаться к учёбе, как ни в чём не бывало. И кто посмеет пожаловаться? Сирота? Та, у кого нет ни отца, ни дяди, ни покровителя, кто живёт за счёт стипендии и боится быть отчисленной в любой момент? Если она вообще окажется жива после всего того, что эти мерзавцы описывали.
Я сжал кулаки. Пальцы побелели, ногти впились в ладони. Боль была уместной. Она не отвлекала — она заостряла.
Алисия.
Мне едва удалось удержаться, когда один из них упомянул ту, что прочно поселилась в моем сердце. Он хмыкнул, словно говорил о десерте, что забыли податью И всё во мне взвыло от ярости. Я видел её лицо, её глаза, вспоминал, как она поджимает губы, когда волнуется, как упрямо держит подбородок. И представил, как она среди них. В этом доме, на этой «вечеринке», где нет ни правил, ни контроля, ни пощады.
Если они хоть пальцем её тронули...
Позади шаги. Беззвучные, почти незаметные, но я узнал их сразу. Отец
— Один из них испугался, — сказал он, став рядом. Его голос был ровным, будто он говорил о погоде. — Упоминание о девочке вызвало внутреннюю панику. Он знает, где она.
— Нам нужно знать где эта вечеринка и немедленно, — только и смог выдавить я из себя.
— Не волнуйся, ребята с этим справятся, — коротко бросил отец.
Медлить было нельзя. Пока ещё есть шанс. Пока ещё не поздно.
Я вышел в коридор, чувствуя, как в груди всё ещё пульсирует злость. В ушах звенело, пальцы зудели от желания действовать, не ждать, не слушать, не думать. Просто — идти и вырвать Алисию из лап этих уродов. Если, конечно, я не опоздал.
Один из следователей, тот самый — с резкими чертами и острым взглядом, внезапно выглянул за дверь.
— Мы получили зацепку, — сказал он негромко. — Один из студентов, во время опроса мельком подумал о месте. Таверна в южной части города, недалеко от площади с рынком. С виду ничем не примечательна, но раньше её упоминали в связи с другими закрытыми встречами.
— Название? — спросил отец.
— "Три совы". Звучит не очень устрошающе, но в его мыслях это место вызвало отчётливое напряжение.
Моё сердце ёкнуло. Я слышал об этой таверне. Маленькая, грязная, затерянная среди каменных улиц, с облупившейся вывеской и мёртвой репутацией. Никто из приличных людей туда не заглядывал, но слухи ходили. Особенно среди тех, кто знал, что под личиной обычного заведения может скрываться куда более тёмное нутро.
— Там она, — сказал я, не сомневаясь ни на секунду.
— Возможно, — подтвердил следователь. — Но мы не можем знать наверняка.
Отец уже достал артефакт — телепортационный камень, синевато-серый, с медленно пульсирующим светом в глубине. Но прежде чем он успел активировать его, в конце коридора раздались уверенные шаги.
— Постойте, — раздался голос ректора.
Мы обернулись. Георг де Плюм шёл быстро, глаза горели раздражением, а мантия развевалась за ним, будто он собирался читать мораль всем вокруг.
— Объяснитесь, — потребовал он, окинув нас взглядом. — Я уже получил сообщение, что из ваших покоев выведены студенты, а теперь вы ещё и собираетесь...
— Георг, — прервал его отец, не повышая голоса. — Я прошу вас не вмешиваться.
— Вы находитесь в академии, а я её ректор. Я обязан понимать, что происходит в моих стенах.
— И вы всё поймёте. Позже, — произнёс отец ровно, с ледяной вежливостью. — Лично. Объяснения будут. Когда у меня появится время.
Ректор замер. Он явно хотел возразить, но что-то в лице отца заставило его передумать. Он отступил на шаг, сжал губы в тонкую линию и больше ничего не сказал.
— Готовьтесь, — бросил отец следователям. — Действовать надо будет быстро. Вызывайте подкрепление к таверне уже сейчас перед переходом.
Я молча смотрел, как один из них активирует артефакт. Пространство перед нами дрогнуло, и воздух задрожал, словно собирался сомкнуться в спираль.
— Перенос на задний двор таверны, за углом входа на кухню, — сказал второй следователь. — Там скорее всего никого не будет и можно будет войти незаметно.
— Шагай за мной, — бросил отец и шагнул в портал первым.
Я последовал за ним, чувствуя, как с каждой секундой боль в груди растёт. Если Алисия там… если хоть один из них позволил себе лишнего…
Я заставлю их пожалеть. Всех.
Я почувствовал, как пространство вокруг складывается, и на мгновение всё исчезло — звук, свет, воздух. Затем резкий толчок, и я оказался на каменных плитах. Над нами раскинулось ночное небо, и в лицо ударил влажный запах старого города — сырость, гниющая древесина и еще какая-то мерзкая сладость, отдающая то ли отходами то ли разложением. Мы стояли за углом, возле заднего входа на кухню — как и планировали. Было темно. Где-то внутри здания раздавался смех, музыка, звон посуды. Всё выглядело почти обыденно — если бы не то напряжение, что висело в воздухе, как перед грозой.
Следователь жестом показал: тише. Мы обошли небольшой закуток, двигаясь вдоль стены, стараясь не задеть ни мусорные бочки, ни криво стоящие ящики. И только я собрался выглянуть за угол, как услышал какой-то странный звук — хриплый выдох и тихий смешок.
— Подожди, — шепнул отец, протягивая руку.
Я замер. Мы переглянулись, и он кивнул. Я осторожно выглянул за угол — и остолбенел.
Там, в полутени, прижавшись к стене, предавались зову плоти двое. Парень в студенческой форме и… девушка, на которую я сначала даже не хотел смотреть. Но память менталиста уже выдернула из памяти. Знакомый ментальный фон, фальшивый смех и эмоции отдающие стухшим мясом… Виолетта.
Соседка. Та, что жила с Алисией в одной комнате. Та, что с первого дня вызывала у