А теперь перечтём финальную сцену первой части «Фауста» Гёте (перевод Бориса Пастернака).
Фауст
Зачем я дожил до такой печали!
Мефистофель
(в дверях)
Бегите, или вы пропали.
Все эти пререканья невпопад!
Уж светится полоска небосклона,
И кони вороные под попоной
Озябли, застоялись и дрожат.
Маргарита
Кто это вырос там из-под земли?
Он за моей душой пришел, презренный!
Но стены Божьего суда священны!
Скорее прочь уйти ему вели!
Фауст
Ты будешь жить! Живи! Ты жить должна!
Mapгарита
Я покоряюсь Божьему суду.
Мефистофель
Иди за мною, или я уйду.
Мое ведь дело, знаешь, сторона.
Маргарита
Спаси меня, Отец мой в вышине!
Вы, ангелы, вокруг меня, забытой,
Святой стеной мне станьте на защиту!
Ты, Генрих, страх внушаешь мне.
Мефистофель
Она
Осуждена на муки!
Голос свыше
Спасена![50]
Имя героини «Фауста» выбрано неслучайно. Несомненна связь её истории с преданием о св. Маргарите, почитаемой православными под исконным именем Марины. Современное исследование отмечает глубину этой связи: «…на латыни существовала легенда о святой Маргарите из Антиохии, ее борьбе с дьяволом и мученической смерти. В средние века легенда была переведена на все европейские языки и, в частности, была очень популярна в Германии… Легенда, безусловно, должна была быть известна Гёте, что дало возможность некоторым западным гетеведам предположить возможность ее влияния на историю Маргариты – Гретхен. Между тем, можно проследить не просто влияние, а довольно точную параллель между фабулами обоих произведений»[51].
Конечно, гётевская героиня далека от идеала святости, но имени своему верна и противостоит сатане как может.
Ну а далее традиция продолжается по нисходящей, и следующая литературная Маргарита – булгаковская – уже идёт на сделку с нечистым. И радуется, что сделка состоялась…[52]
Нет ли горькой иронии в том, что Михаил Булгаков, внук православных священников и сын профессора Киевской духовной академии, человек блестяще образованный, дал своей героине-ведьме это имя? Ведь он, без сомнения, знал, кому оно принадлежит изначально.
Уринотерапия для клинка и другие способы закалки
В действиях героев старинных сказаний много необъяснимого, чудесного, из области магии, из разряда волшебства. Но иногда при тщательном рассмотрении странные выходки легендарных персонажей оказываются вовсе не такими нелепыми или сверхъестественными, какими представлялись на первый взгляд. Что уж говорить о реальных кудесниках – древних естествоиспытателях и мастерах, о чьём искусстве повествуют летописные предания и учёные трактаты.
Вот один из приёмов средневековых кузнецов: «Говорят, что в старину на Востоке при изготовлении булатных клинков их полагалось охлаждать в теле молодого и сильного рыжеволосого раба, ибо, как свидетельствует средневековый восточный философ аль-Фараби, «сила и молодость раба перейдут в клинок, рыжина же придаст ему неповторимое сочетание прочности и гибкости и способствует его долголетию». По другому рецепту, клинок нужно было охлаждать в ослиной моче, собранной в полночь в пятницу»[53].
Похожий рецепт обнаружился в «Сказаниях о нартах». В одном из эпизодов старик, находящийся в неволе у великана-людоеда Карамадза, помогает предводителю нартов Уархагу одолеть это чудовище, душа которого пребывает в теле его брата-двойняшки – могучего восемнадцатирогого бессмертного оленя.
Кузнечное дело издревле почиталось и прославлялось. На амфоре – сцена в кузнице. Художник Плузиос. Ок. 500–490 гг. до н. э. Место изготовления: Греция, Аттика, Афины
«– А теперь, – говорит старик, – свали в олений водопой несколько возов соли, пока олень не подошел утолить жажду. А сам схоронись.
Так и сделал Уархаг. И вскоре видит – вышел олень из лесной чащи, спешит воды напиться. Подошел к водопою, уронил голову и пьет. Долго не поднимает головы, пьет и пьет. Но не может утолить жажды, лишь увеличивает ее.
Старец-узник и говорит Уархагу:
– Олень выпил много. Видишь, насколько убыла вода в водопое. А это значит, что скоро он будет мочиться… Ты же, нарт, изловчись, подставь кадку и наполни ее оленьей мочой. А там поспеши накалить докрасна меч и окуни его в кадку. Только мечом, закаленным в моче этого оленя, одолеешь Карамадза. Нет на него другой погибели.
И опять Уархаг сделал так, как велел старец-узник. Наполнил кадку оленьей мочой, потом, быстро накалив меч докрасна, окунул его в кадку. Зашипел меч и, шипя, выпарил большую часть содержимого кадки…»[54]
Да ведь здесь, в обличье волшебного действа, изложен целый технологический процесс!
А вот свидетельство иного рода. В начале XII столетия монах-бенедиктинец Теофил Пресвитер (предполагается, что под этим псевдонимом выступал золотых дел мастер Рогер из Гельмарсхаузена, монастыря в немецком городе Падеборне) создал трактат «De diversis artibus» («О различных искусствах») – фундаментальный обзор технических приёмов, которыми пользовались в ту пору художники и ремесленники. В числе описанных в нём технологий – способ закалки стали, которая режет «стекло и мягкие камни»: «Берут трехлетнего барана, привязывают его и в течение трех дней его не кормят. На четвертый день его кормят только папоротником. Спустя два дня такой кормежки его ставят на следующую ночь в бочонок с пробитыми снизу дырами. Под эти дыры ставят сосуд, в который собирается моча барана. Собранная таким образом за две-три ночи в достаточном количестве моча барана изымается, и в указанной моче закаливают инструмент»[55].
Все приведённые здесь рецепты, при внешних различиях, роднит одно – для закалки стальных изделий (чаще всего боевых клинков) использовались тела людей и домашних животных или выводимые ими конечные продукты метаболизма. По-видимому, какие-то химические соединения, общие для живых тканей и жидких экскрементов, и придают охлаждаемой в них стали высокую твёрдость. Но какие?
Поищем ответ у теоретика. А. С. Штейнберг в пособии, рекомендованном «для школьников, студентов, преподавателей», утверждает, что в древности «металл исследовать не умели и секреты закалки связывали со средой, в которой закалялась сталь. Зато уж тут фантазия “специалистов” по закалке не знала пределов. По одним рекомендациям